Человек, как и любой другой биологический вид, формировался в процессе эволюции и является результатом взаимодействия ее движущих сил. В основе антропогенеза лежат такие биологические факторы, как наследственная изменчивость, борьба за существование и естественный отбор. Ч. Дарвин считал, что главную роль в антропогенезе играл именно естественный отбор и особенно одна его форма — половой отбор. Роль социальных факторов в процессе происхождения человека рассматривается в работе Ф. Энгельса «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» (1896). Ф. Энгельс показал, что именно труд, общественная жизнь, сознание и речь выделили человека из животного мира. Предпосылки антропогенеза. Высокоразвитая к ориентации в окружающей среде и разделение функций между передними и задними конечностями явились существенными предпосылками к дальнейшему морфофизиологическому прогрессу при переходе древесных обезьян в новую среду обитания, на открытые безлесные пространства. Передвижение на двух ногах в первое время было малоэффективным и не давало особых преимуществ в борьбе за существование по сравнению с другими млекопитающими. Однако при освобождении передних конечностей от функции хождения направление естественного отбора изменилось. Недостатки в скорости передвижения, небольшая мышечная сила и отсутствие мощных клыков и когтей компенсировались использованием орудий для защиты и нападения. Благодаря вертикальному положению тела значительно возрос объем воспринимаемой информации, что позволяло вовремя среагировать на приближение хищника. Поскольку все это непосредственно связано с выживанием, давление естественного отбора усиливалось именно в данном направлении.
А. С. Шишков, комментируя такую фразу, выписанную из сочинений новейших писателей карамзинской школы: «Народ, не думая о предмете кровопролития, в исступлении своем веселился общим бедствием», — замечает: «Слово предмет хотя также есть новое и переводное, ибо нигде в старинных книгах нет оного; однако же оно довольно знаменательно, так что с успехом в язык наш принято быть может; но при всем том и оное часто заводит нас в несвойственные языку нашему выражения. В вышесказанной речи предмет кровопролития есть некая загадка, или излишняя кудрявость мыслей, равно как и в следующей речи: всякое тиранскоеизгнание, всякое убийство, было тогда предметом благодарения и жертвы. Почему мысль сия была бы хуже или слабее выражена, если б сказано было: За всякое жестокосердое изгнание, за всякое убийство приносились тогда благодарения и жертвы? Сим образом речь сия есть ясная и чистая русская, а вышесказанным образом оная есть французско-русская. Чем короче какая мысль может быть выражена, тем лучше: излишность слов, не прибавляя никакой силы, распространяет и безобразит слог: мы словопредмет, последуя французскому слогу, весьма часто без всякой нужды употребляем, как, например: в старину было многое очень стыдно, что ныне составляет честь и предмет похвальбы. Для чего не просто честь и похвальбу? Или: молодые господа в своих собраниях имеют обыкновеннымипредметами осмеяния легковерности невинных женщин. На что здесь имеют предметами осмеяния легковерности? Для чего не просто осмеивают легковерность? Сверх сего не странны ли следующие и сим подобные выражения: доставляя избыток свой в других предметах потребностей; занимательность предмета и проч.? Негде случилось мне прочитать чувствительное, как ныне называют, описание о человеке, который удит рыбу: с дрожащим сердцем приподнимает уду и с радостью вытаскивает предмет пропитания своего. Мне кажется, мы скоро будем писать: дрова сутьпредметы топления печей. О! Какие сделаем мы успехи в словесности, когда достигнем до того, что вместо подай мне платок, станем слуге своему говорить: подай мне предмет сморкания моего» (Шишков, Рассужд. о ст. и нов. слоге, с. 181—183).
