Стихотворение «Послушайте!» написано в форме страстного обращения, возможного тогда, когда человек внезапно открывает для себя что-то необыкновенно важное. Первый образ в стихотворении — это сам человек, который обращается к нам — читателям, слушателям. Слушатели — второй образ, собирательный. Но та ли это бездушная толпа, которая лениво внимала поэту? Тот, кто восклицает, надеется на ответный отклик, на сочувствие, может быть, пробуждённое именно его страстностью.
Звезда в русской литературе — это образ, который имеет прочно укрепившееся за ним значение, универсальный образ-символ.
Символом чего является звезда? Это символ надежды, веры, мечты.
В XIX веке одним из самых популярных романсов был романс на стихи В. П. Чуевского «Гори, гори, моя звезда...». Он известен и сейчас:
Гори, гори, моя звезда,
Гори, звезда приветная!
Ты у меня одна заветная,
Других не будет никогда.
Сойдёт ли ночь на землю ясная —
Звёзд много блещет в небесах,
Но ты одна, моя прекрасная,
Горишь в отрадных мне лучах.
Звезда надежды благодатная,
Звезда любви волшебных дней,
Ты будешь вечно незакатная В душе тоскующей моей!
Твоих лучей небесной силою Вся жизнь моя озарена.
Умру ли я — ты над могилою Гори, гори, моя звезда!
<1868>
Другое известное стихотворение, ставшее романсом, «Выхожу один я на дорогу...» М. Ю. Лермонтова, расширяет значение образа звезды. Звезда становится воплощением высшего сознания, ассоциируется с божественным, космическим величием мироздания:
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда в звездою говорит.
Далее возникает мотив поиска человеком смысла собственной жизни, противоречия между божественной гармонией и дисгармонией внутреннего мира человека:
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего, жалею ли о чём?
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
С этих словах звучит пока ещё неакцентированный, но явный протест против дисгармонии между божественным и человеческим. Но человек, по Библии, носит Бога в себе, он должен бы был соответствовать, быть созвучным мирозданию — он же вступает с ним в противоречие.
Маяковский предельно заостряет и углубляет этот конфликт. Его герой становится богоборцем, не верящим в гармоничность, необходимость и целесообразность мира, созданного богом, — и в то же время мечтающим понять и поверить в мечту, надежду, веру, воплощённую в звезде. Как и у Лермонтова, образ звезды расширяется — она превращается в воплощение смысла жизни.
Всё начало XX века в России проходило под влиянием философской поэмы Фридриха Ницше «Так говорил Заратустра» и его учения о сверхчеловеке, Человекобоге. Ницше презирал людей, как стадо.
В. В. Маяковский в трагедии «Владимир Маяковский» (1913) мечтает о вочеловечении уродов и недочеловеков, о раскрытии в каждом подлинно человеческого. Именно это подлинно человеческое и является в людях божественным, приближающим человека к высшему, к богу.
«Ведь, если звёзды зажигают...» — кто зажигает? Ответ один: Создатель.
«Кому-нибудь», «кто-то» — это человек, который хочет понять, познать смысл существования человека на Земле. Лирический герой-богоборец, от имени которого идёт повествование, вступает во внутренний, скрытый диалог с этим «кто-то», кто «называет эти плевочки жемчужинами»: намеренно сниженная, фубая лексема сталкивается в лексемой, характерной для высокого стиля: «жемчужина».
Интонация призыва и удивления, смешанного со скрытой надеждой, во второй части стихотворения изменяется: замедленность сомнения сменяется динамикой страстной, стремительной попытки познать себя и поверить в смысл жизни.
Глаголы в форме настоящего времени с силой толкают каждую строку вперёд. Метафора в соединении с эпитетом («в метелях полуденной пыли») вызывает ощущение чего-то библейского: пустыни, жары — ив тот же момент космического, вневременного. Бог персонифицирован: к нему можно опоздать, чтобы не опоздать^ нужно торопиться; у него жилистая рука — впечатление, что он убелённый сединами старец.
«... Просит — / чтоб обязательно была звезда!...» — просит о надежде, вере, мечте, просит о том, чтобы познать смысл жизни.
Почему тот, кто мчался к богу, «ходит тревожный, но спокойный наружно»? К кому третьему он обращается со словами: «Ведь теперь тебе ничего? / Не страшно? Да?!»
Третья часть стихотворения (отметим кольцевую композицию), хоть и сопровождается знаками вопроса, но звучит утвердительно:
Значит — это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами
загоралась хоть одна звезда?!
Стихотворение может на первый взгляд оставлять впечатление белого стиха. Но, вслушавшись, мы увидим, как неожиданные, необычные рифмы прошивают, скрепляют текст: нужно — жемчужиной, были — пыли, опоздал — звезда, руку — муку, наружно — нужно, «Не страшно? Да?!» — звезда.
((Сейчас то что есть в голове напишу свой разум)28) Язык – это:ответ: Речь 29) Первичным в речевой коммуникации является:ответ: Жесты30) Результатом речевого поведения является:Отыет:Эмоции31) Речевая деятельность:ответ: взаимопонимание.32) Отметьте неправильное утверждение:ответ:Главная цель коммуникации – речевое воздействие.33. Отметьте неправильное утверждение:ответ: Речь – это ораторский жанр или монолог в художественном произведени.34. Отметьте неправильное утверждение.ответ: Речевая ситуация – это речевое действие.Астальные ответы 35)Б36)А38)Б39)А40)Г Правильный ответы Без сомнений если что маякни окей
Звезда в русской литературе — это образ, который имеет прочно укрепившееся за ним значение, универсальный образ-символ.
Символом чего является звезда? Это символ надежды, веры, мечты.
В XIX веке одним из самых популярных романсов был романс на стихи В. П. Чуевского «Гори, гори, моя звезда...». Он известен и сейчас:
Гори, гори, моя звезда,
Гори, звезда приветная!
Ты у меня одна заветная,
Других не будет никогда.
Сойдёт ли ночь на землю ясная —
Звёзд много блещет в небесах,
Но ты одна, моя прекрасная,
Горишь в отрадных мне лучах.
Звезда надежды благодатная,
Звезда любви волшебных дней,
Ты будешь вечно незакатная В душе тоскующей моей!
Твоих лучей небесной силою Вся жизнь моя озарена.
Умру ли я — ты над могилою Гори, гори, моя звезда!
<1868>
Другое известное стихотворение, ставшее романсом, «Выхожу один я на дорогу...» М. Ю. Лермонтова, расширяет значение образа звезды. Звезда становится воплощением высшего сознания, ассоциируется с божественным, космическим величием мироздания:
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда в звездою говорит.
Далее возникает мотив поиска человеком смысла собственной жизни, противоречия между божественной гармонией и дисгармонией внутреннего мира человека:
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего, жалею ли о чём?
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
С этих словах звучит пока ещё неакцентированный, но явный протест против дисгармонии между божественным и человеческим. Но человек, по Библии, носит Бога в себе, он должен бы был соответствовать, быть созвучным мирозданию — он же вступает с ним в противоречие.
Маяковский предельно заостряет и углубляет этот конфликт. Его герой становится богоборцем, не верящим в гармоничность, необходимость и целесообразность мира, созданного богом, — и в то же время мечтающим понять и поверить в мечту, надежду, веру, воплощённую в звезде. Как и у Лермонтова, образ звезды расширяется — она превращается в воплощение смысла жизни.
Всё начало XX века в России проходило под влиянием философской поэмы Фридриха Ницше «Так говорил Заратустра» и его учения о сверхчеловеке, Человекобоге. Ницше презирал людей, как стадо.
В. В. Маяковский в трагедии «Владимир Маяковский» (1913) мечтает о вочеловечении уродов и недочеловеков, о раскрытии в каждом подлинно человеческого. Именно это подлинно человеческое и является в людях божественным, приближающим человека к высшему, к богу.
«Ведь, если звёзды зажигают...» — кто зажигает? Ответ один: Создатель.
«Кому-нибудь», «кто-то» — это человек, который хочет понять, познать смысл существования человека на Земле. Лирический герой-богоборец, от имени которого идёт повествование, вступает во внутренний, скрытый диалог с этим «кто-то», кто «называет эти плевочки жемчужинами»: намеренно сниженная, фубая лексема сталкивается в лексемой, характерной для высокого стиля: «жемчужина».
Интонация призыва и удивления, смешанного со скрытой надеждой, во второй части стихотворения изменяется: замедленность сомнения сменяется динамикой страстной, стремительной попытки познать себя и поверить в смысл жизни.
Глаголы в форме настоящего времени с силой толкают каждую строку вперёд. Метафора в соединении с эпитетом («в метелях полуденной пыли») вызывает ощущение чего-то библейского: пустыни, жары — ив тот же момент космического, вневременного. Бог персонифицирован: к нему можно опоздать, чтобы не опоздать^ нужно торопиться; у него жилистая рука — впечатление, что он убелённый сединами старец.
«... Просит — / чтоб обязательно была звезда!...» — просит о надежде, вере, мечте, просит о том, чтобы познать смысл жизни.
Почему тот, кто мчался к богу, «ходит тревожный, но спокойный наружно»? К кому третьему он обращается со словами: «Ведь теперь тебе ничего? / Не страшно? Да?!»
Третья часть стихотворения (отметим кольцевую композицию), хоть и сопровождается знаками вопроса, но звучит утвердительно:
Значит — это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами
загоралась хоть одна звезда?!
Стихотворение может на первый взгляд оставлять впечатление белого стиха. Но, вслушавшись, мы увидим, как неожиданные, необычные рифмы прошивают, скрепляют текст: нужно — жемчужиной, были — пыли, опоздал — звезда, руку — муку, наружно — нужно, «Не страшно? Да?!» — звезда.