12.Тапсырма:Мәтіндегі бос орындарға тиісті сөздерді қойыңыз. Б.з.б. VII-II ғасырларда Сырдарияның орта ағысы мен Жетісу жерінде «шошақ төбелі
баскиім киетін» сақ бірлестігі қалыптасты. Xayoмa сусынын дайындайтын сақтар,сақ
тайпасының отырықшы-егіншілік кәсіппен айналысатын бір бөлігі, алайда олар ешқашан ірі
тайпалық бірлестік кұрмаған. Кейінірек оларды «соғдылар», «Хорезмдіктер» деп
атаған. Арал теңізінің жағалауы мен Сырдарияның төменгі сақтарды 10.
деп атаған. Сақ қоғамы үш топқа:
2(
) құралған, екінші топ және
катардағы 30
малшылар болып бөлінеді. Әр топтың киімі түсіне
карай ерекшеленеді. Тайпа көсемдері мен әскер басшыларыКызыл, 4
-) ақ,
қатардағы қарапайым 5(
2 сары мен көк түсті киім
киген Көсемдер -тайпаның әміршісі құдайлар әлемі мен халықтың арасын байланыстырушы
тұлға, бас абыз саналды. [1]
Звезда в русской литературе — это образ, который имеет прочно укрепившееся за ним значение, универсальный образ-символ.
Символом чего является звезда? Это символ надежды, веры, мечты.
В XIX веке одним из самых популярных романсов был романс на стихи В. П. Чуевского «Гори, гори, моя звезда...». Он известен и сейчас:
Гори, гори, моя звезда,
Гори, звезда приветная!
Ты у меня одна заветная,
Других не будет никогда.
Сойдёт ли ночь на землю ясная —
Звёзд много блещет в небесах,
Но ты одна, моя прекрасная,
Горишь в отрадных мне лучах.
Звезда надежды благодатная,
Звезда любви волшебных дней,
Ты будешь вечно незакатная В душе тоскующей моей!
Твоих лучей небесной силою Вся жизнь моя озарена.
Умру ли я — ты над могилою Гори, гори, моя звезда!
<1868>
Другое известное стихотворение, ставшее романсом, «Выхожу один я на дорогу...» М. Ю. Лермонтова, расширяет значение образа звезды. Звезда становится воплощением высшего сознания, ассоциируется с божественным, космическим величием мироздания:
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда в звездою говорит.
Далее возникает мотив поиска человеком смысла собственной жизни, противоречия между божественной гармонией и дисгармонией внутреннего мира человека:
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего, жалею ли о чём?
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
С этих словах звучит пока ещё неакцентированный, но явный протест против дисгармонии между божественным и человеческим. Но человек, по Библии, носит Бога в себе, он должен бы был соответствовать, быть созвучным мирозданию — он же вступает с ним в противоречие.
Маяковский предельно заостряет и углубляет этот конфликт. Его герой становится богоборцем, не верящим в гармоничность, необходимость и целесообразность мира, созданного богом, — и в то же время мечтающим понять и поверить в мечту, надежду, веру, воплощённую в звезде. Как и у Лермонтова, образ звезды расширяется — она превращается в воплощение смысла жизни.
Всё начало XX века в России проходило под влиянием философской поэмы Фридриха Ницше «Так говорил Заратустра» и его учения о сверхчеловеке, Человекобоге. Ницше презирал людей, как стадо.
В. В. Маяковский в трагедии «Владимир Маяковский» (1913) мечтает о вочеловечении уродов и недочеловеков, о раскрытии в каждом подлинно человеческого. Именно это подлинно человеческое и является в людях божественным, приближающим человека к высшему, к богу.
«Ведь, если звёзды зажигают...» — кто зажигает? Ответ один: Создатель.
«Кому-нибудь», «кто-то» — это человек, который хочет понять, познать смысл существования человека на Земле. Лирический герой-богоборец, от имени которого идёт повествование, вступает во внутренний, скрытый диалог с этим «кто-то», кто «называет эти плевочки жемчужинами»: намеренно сниженная, фубая лексема сталкивается в лексемой, характерной для высокого стиля: «жемчужина».
Интонация призыва и удивления, смешанного со скрытой надеждой, во второй части стихотворения изменяется: замедленность сомнения сменяется динамикой страстной, стремительной попытки познать себя и поверить в смысл жизни.
Глаголы в форме настоящего времени с силой толкают каждую строку вперёд. Метафора в соединении с эпитетом («в метелях полуденной пыли») вызывает ощущение чего-то библейского: пустыни, жары — ив тот же момент космического, вневременного. Бог персонифицирован: к нему можно опоздать, чтобы не опоздать^ нужно торопиться; у него жилистая рука — впечатление, что он убелённый сединами старец.
«... Просит — / чтоб обязательно была звезда!...» — просит о надежде, вере, мечте, просит о том, чтобы познать смысл жизни.
Почему тот, кто мчался к богу, «ходит тревожный, но спокойный наружно»? К кому третьему он обращается со словами: «Ведь теперь тебе ничего? / Не страшно? Да?!»
Третья часть стихотворения (отметим кольцевую композицию), хоть и сопровождается знаками вопроса, но звучит утвердительно:
Значит — это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами
загоралась хоть одна звезда?!
Стихотворение может на первый взгляд оставлять впечатление белого стиха. Но, вслушавшись, мы увидим, как неожиданные, необычные рифмы прошивают, скрепляют текст: нужно — жемчужиной, были — пыли, опоздал — звезда, руку — муку, наружно — нужно, «Не страшно? Да?!» — звезда.