Н.А. Некрасов: «Плач детей»
Колесо чугунное вертится,
И гудит, и ветром обдает,
Голова пылает и кружится,
Сердце бьется, всё кругом идет:
Красный нос безжалостной старухи,
Что за нами смотрит сквозь очки,
По стенам гуляющие мухи,
Стены, окна, двери, потолки, —
Всё и все! Впадая в исступленье,
Начинаем громко мы кричать:
„Погоди, ужасное круженье!
Дай нам память слабую собрать!“
Бесполезно плакать и молиться —
Колесо не слышит, не щадит:
Хоть умри — проклятое вертится,
Хоть умри — гудит — гудит — гудит!
На месте наследника владельца этой фабрики я бы испытывал угрызения совести. Во-первых потому, что детей вполне можно было заменить на паровой, к примеру, двигатель. А во-вторых, потому что из-за такой работы у детей не оставалось времени на образование. А значит, больше становилось в обществе неотёсанных людей, которые могли быть жестокими просто потому, что не имели доступа к прекрасному. Кроме того, я бы призадумался, не стоит ли дать им образование, чтобы потом получать прибыль от использования их более квалифицированного труда.
Анна Ахматова и Марина Цветаева обозначили своим явлением новый характер русской поэзии, ее новый облик. Это явление как бы перечеркнуло устоявшуюся второстепенную роль так называемой «женской» лирики. Новая структура «вечной женственности», подсознательные глубины женского интуитивного знания определили новый характер и масштаб лирической поэзии начала века. Их женская интуитивность, активно реагируя на новый исторический опыт, опыт глобальных мировых катаклизмов, вырабатывала энергию духовного сопротивления процессам размывания и подмены гуманистических ценностей, утверждала общечеловеческий масштаб видения мира.
Приход Ахматовой и Цветаевой в поэзию совпал с общепоэтическим процессом «преодоления символизма и каждая по-своему утверждала новую поэтику, в основе которой было освобождение слова от мистико-религиозных рамок символизма. Слову не только возвращался его естественный, «земной» смысл, но и утверждалась его эстетическая и познавательная функция. Воздействие на мир осуществляется в непосредственном проживании жизни через творчество. Ахматова делала это в русле акмеизма (в раннем творчестве), Цветаева вне школ и течений, но обе утверждали новую поэтику, новое отношение к слову.
Эволюция ахматовского стиля развивает первоначальные его свойства — точность, лаконизм содержат за недоговоренностью, умолчаниями глубокий подтекст. Цветаевский же стиль отличается предельным самовыражением, откровенностью, когда слово делает явление более масштабным, объемным. Напряженная интонация, необычный поэтический синтаксис, внимание к звуковому облику слова несут в себе мощную эмоциональную энергию.
Ахматова и Цветаева в художественном сознании начала века выразили своим творчеством двойственность русского национального феномена, олицетворяя два его разных истока, олицетворением которых стали Петербург и Москва.
Анна Ахматова и Марина Цветаева обозначили своим явлением новый характер русской поэзии, ее новый облик. Это явление как бы перечеркнуло устоявшуюся второстепенную роль так называемой «женской» лирики. Новая структура «вечной женственности», подсознательные глубины женского интуитивного знания определили новый характер и масштаб лирической поэзии начала века. Их женская интуитивность, активно реагируя на новый исторический опыт, опыт глобальных мировых катаклизмов, вырабатывала энергию духовного сопротивления процессам размывания и подмены гуманистических ценностей, утверждала общечеловеческий масштаб видения мира.
Приход Ахматовой и Цветаевой в поэзию совпал с общепоэтическим процессом «преодоления символизма и каждая по-своему утверждала новую поэтику, в основе которой было освобождение слова от мистико-религиозных рамок символизма. Слову не только возвращался его естественный, «земной» смысл, но и утверждалась его эстетическая и познавательная функция. Воздействие на мир осуществляется в непосредственном проживании жизни через творчество. Ахматова делала это в русле акмеизма (в раннем творчестве), Цветаева вне школ и течений, но обе утверждали новую поэтику, новое отношение к слову.
Эволюция ахматовского стиля развивает первоначальные его свойства — точность, лаконизм содержат за недоговоренностью, умолчаниями глубокий подтекст. Цветаевский же стиль отличается предельным самовыражением, откровенностью, когда слово делает явление более масштабным, объемным. Напряженная интонация, необычный поэтический синтаксис, внимание к звуковому облику слова несут в себе мощную эмоциональную энергию.
Ахматова и Цветаева в художественном сознании начала века выразили своим творчеством двойственность русского национального феномена, олицетворяя два его разных истока, олицетворением которых стали Петербург и Москва.
Колесо чугунное вертится,
И гудит, и ветром обдает,
Голова пылает и кружится,
Сердце бьется, всё кругом идет:
Красный нос безжалостной старухи,
Что за нами смотрит сквозь очки,
По стенам гуляющие мухи,
Стены, окна, двери, потолки, —
Всё и все! Впадая в исступленье,
Начинаем громко мы кричать:
„Погоди, ужасное круженье!
Дай нам память слабую собрать!“
Бесполезно плакать и молиться —
Колесо не слышит, не щадит:
Хоть умри — проклятое вертится,
Хоть умри — гудит — гудит — гудит!
На месте наследника владельца этой фабрики я бы испытывал угрызения совести. Во-первых потому, что детей вполне можно было заменить на паровой, к примеру, двигатель. А во-вторых, потому что из-за такой работы у детей не оставалось времени на образование. А значит, больше становилось в обществе неотёсанных людей, которые могли быть жестокими просто потому, что не имели доступа к прекрасному. Кроме того, я бы призадумался, не стоит ли дать им образование, чтобы потом получать прибыль от использования их более квалифицированного труда.