На душе было холодно, и некий страх преследовал меня. У меня был шанс искупить свои грехи. Я много чего натворил в своей жизни, поэтому мне ничего не оставалось, как идти воевать. Сначало, была надежда и много интузиазма, но когда началась война я начал задумываться, разве правильно то, что мы делаем. Разве бог мог дать своё благословения на эти деяния. Нам говорили, что те против кого мы сражались были отступниками нашего бога, но на протяжении долгого времени я замечал, что и у них есть искренняя вера в их богов, и в отличии от нас они не хотели войны. Я видел в их глазах лишь желание защитить своих близких. И я начал погружаться в сомнения. Но самое страшное, когда пришло время быть в первых рядах, мы перебили всех воинов, и когда зашли в город нам приказали убить всех подчастую. И тогда я встал в ступор. Женщины и дети молили о пощаде, но с ними расправлялись также безжалостно и жестоко. Я должен был убить мать с тремя детьми, на моём лице покатились слёзы, я не мог этого сделать, и тогда я дал им шанс уйти. Меня задержали, и приговорили к смертной казне прелюдно, чтобы у других и умысла не появилось совершить то, что сделал я. Я успел написать это письмо. Скоро меня ждёт смерть. Но лучше я умру грешным, чем буду убивать невинных людей. И единственное, что греет мою душу - это то, что я их что я останусь в их памяти, как ангел, пришедший им на во тьме.
Здравствуйте, мои дорогие!
Спешу сообщить вам радостную весть. Враг бежит наш фронт перешел в наступление и раньше, чем вы получите это письмо, вы узнаете о наших новых успехах. Как приятно шагать по освобожденной земле, чувствовать, что каждый твой шаг, это новый кусочек освобожденной украинской земли, что не даром ты мок под дождем, дрожал от холода. Приятное зрелище брошенных врагом машин, орудий. В одной деревеньке, недалеко от той, где стояли мы, фриц бросил около 500 автомашин, склады, вооружение.
В нашей он тоже оставил порядочно добра. У всех ребят карманы набиты фрицевским табачком. Жуем немецкие галеты. Я сегодня все утро копался в бумагах какого-то немецкого штаба. Но ничего полезного не обнаружил, взял только папиросной тоненькой бумажки на курево, да нашел две хорошие резинки. Правда, захватил два тюбика концентрата, которого я обнаружил целый ящик. Пришел, развел фрицевскую печку (величиной с портсигар, а топится таблетками сухого спирта) и через 5 минут суп был готов. Но он мне не понравился. Вылил.
Вечером обнаружили горящий склад с консервами, брошенный немцами. Бросились консервы. Но так и не удалось ни одной баночки. Зато табачку и сигарет набрали порядочно. Немец бежит в панике – прямо буквально. Не знает, где фронт, где наши, а мы как снег на голову. В общем, победа наша. Теперь немцы уже чувствуют на своей шкуре все плоды войны. В общем, хорошо.
Скоро, наверное, возьмем большую станцию с эдаким священным названием, мы от нее стоим в 15 километрах. А танки наши на фланге прорвались к самой станции. В общем, живем хорошо. Так далеко отскочили от своего командования, что рации не берут, поэтому ходили с Алешкой Сидоровым (его часть стоит рядом с нами) целый день по селу, собираем трофеи. Все ищем немецкую радиостанцию, а нам говорят, в соседнем селе их 20 штук разобрали. Завтра пойдем туда.
Ну, в общем, смотрите газеты. Скоро все там будет. Получил письмо от тети Сони. Решил отправить им денег. В конце февраля вышлю им и немного вам, по 200 руб. Ну, все. Крепко всех целую. Маму, Борьку, Танюху. Передавайте привет всем, всем!
февраль 1944 года