Ендова — 1. В Древней Руси: широкий открытый сосуд с носиком, из которого наливали вино, пиво, мёд на пирах;
Братина — 2. Старинный шаровидный деревянный или металлический сосуд, в котором подавались напитки для разливания по чашам или питья вкруговую («от брата к брату»);
Держава — 3. Золотой шар с крестом наверху, символ власти монарха;
Приказ — 4. Учреждение, ведавшее отдельной отраслью управления в Русском государстве XVI начала XVIII века; здание, занимаемое таким учреждением;
Арапник — 5. Длинная плеть для охотничьих собак с короткой рукояткой;
Коробейник — 6. Мелкий торговец, разносчик, продававший по деревням галантерею, мануфактуру, книжки и разные мелкие вещи, необходимые в крестьянском быту;
Камердинер — 7. Домашний слуга барина, лакей;
Камеристка — 8. Комнатная служанка при барыне, госпоже.
ответ:Разве монастыри так уж
существенно необходимы для всякого государственного устройства? Разве это
Иисус Христос учредил институт монахов и монахинь? Разве церковь не может
обойтись без них совершенно? Зачем нужно небесному жениху столько неразумных
дев, а роду человеческому - столько жертв? Неужели люди никогда не поймут,
что необходимо сузить жерло той бездны, где гибнут будущие поколения? Стоят
ли все избитые молитвы одного обола, подаваемому бедняку из сострадания?
Может ди Бог, сотворивший человека существом общественным, допустить, чтобы
его запирали в келье? Может ли Бог, создавший его столь непостоянным, столь
слабым, узаконивать опрометчивые его обеты? И разве могут эти обеты, идущие
вразрез со склонностями, заложенными в нас самой природой, строго
соблюдаться кем-либо, кроме немногих бессильных созданий, у которых зародыши
страстей уже зачахли и которых по праву можно было бы отнести к разряду
уродов, если бы наши познания позволяли нам так же легко и ясно разбираться
в духовном строении человека, как в его телесной структуре? Разве мрачные
обряды, соблюдаемые при принятии послушничества и при пострижении, когда
мужчину или женщину обрекают на монашество и на несчастье, - разве они
искореняют в нас животные инстинкты? И, напротив, не пробуждаются ли эти
инстинкты, благодаря молчанию, принуждению и праздности, с такой силой,
какая неведома мирянам, отвлекаемым множеством развлечений? Где можно
встретить умы, одержимые нечистыми видениями, которые неотступно преследуют
их и волнуют? Где можно встретить глубокое уныние, бледность, худобу, все
эти признаки чахнущей и изнуряющей себя человеческой природы? Где слышатся
по ночам тревожные стоны, а днем льются беспричинные слезы, которым
предшествует беспредметная грусть? Где природа, возмущенная принуждением,
ломает все поставленные перед нею преграды, приходит в неистовство и
ввергает организм в такую бездну разврата, от которой нет исцеления? В каком
другом месте и печаль и злоба уничтожили все общественные инстинкты? Где нет
ни отца, ни брата, ни сестры, ни родных, ни друга? Где человек, считая себя
явлением временным и быстропреходящим, относится к самым нежным узам в мире,
как путник относится к встреченным в пути предметам, - без всякой
привязанности к ним? Где обитают ненависть, отвращение и истерия? Где живут
рабство и деспотизм? Где царит неутолимая злоба? Где тлеют созревшие в тиши
страсти? Где развиваются жестокость и любопытство? "Никто не знает истории
этих убежищ, -говорил впоследствии г-н Манури в своей речи на суде, - никто не
знает ее". "Дать обет бедности, - добавлял он в другом месте, - значит
поклясться быть лентяем и вором. Дать обет целомудрия - значит обещать Богу
постоянно нарушать самый мудрый и самый важный из его законов. Дать обет
послушания-значит отречься от неотъемлемого права человека - от свободы.
Если человек соблюдает свой обет- он преступник, если он нарушает его - он
клятвопреступник. Жизнь в монастыре -это жизнь