Каролінгське Відродження – це стрибок, культурний підйом, який стався в VIII-IX століттях, під час існування імперії Карла Великого. Він охопив усі королівські династії Каролінгів, які розташувалися на території Німеччини і Франції. Термін Каролінгське Відродження був введений у 30-х роках 19 ст. французьким істориком Жан-Жак Ампером. У чому суть Каролінгського Відродження? Воно виразилося в утворенні шкіл, залученні освічених діячів до королівського двору, в розвитку образотворчого мистецтва, архітектури, літератури. Центром Каролінгського Відродження став гурток, створений при дворі Карла Великого. Іншими словами його називали «Академією» та нею керував Альбін Алкуїн – англосаксонський автор підручників філософії, богословських трактатів, математики. Він був ученим і радником Карла Великого, абатом Турського монастиря. Каролінгське Відродження стало можливим завдяки злиттю релігійної та інтелектуальної тенденцій. Воно породило нове мистецтво рукописної мініатюри, піднісши його на надзвичайно високий рівень. Фарби та золото темпери відрізняли писання, що призначалися для двору імператора. Прикладом цього може служити малюнок в Утрехтському псалтирі, виконаний пером. У ньому швидкі, лінеарні штрихи створюють ефект незвичайної виразності. Досягнення Каролінгського Відродження Крім того, що були відкриті світські і монастирські школи, велися викладання світських предметів. Серед них були – богословські дисципліни, граматика, риторика, арифметика, діалектика, астрономія, музика, природознавство, а також іноземні мови. Особливого розвитку досягла філософія і агіографія. Вчені і філософи складали цикли сказань і легенд. У монастирях і містах стали вперше вести аннали, які продовжували наступні покоління хроністів: Королівські аннали, Фульдського аннали. Але в другій половині ІХ століття почалися зміни в духовному житті суспільства заходу і Каролінське відродження змінилося спадом.
Вещи и дела, аще не написании бывают, тмою покрываются и гробу беспамятства предаются, написании же яко одушевлении…
Русская сентенция
Рукописи не горят.
М. Булгаков
В опричном 1568 году оборвалась официальная летопись. В 1630 году окончательно оформлен «Новый летописец». А вот летописей, которые велись между этими датами, у историков нет. Неужели летописцы мимо этих трагических лет, исполненных борьбы буйных, непримиримых сил, остались равнодушны к бедствиям, обрушившимся на русскую землю, к народным страданиям, не воспели благородный патриотизм русских людей, освободивших с Мининым и Пожарским во главе Москву от интервентов? Неужели только плод фантазии – пушкинский Пимен?
Однако дело было не так. Историк В. Н. Татищев держал в руках летопись о «смуте» – «Историю Иосифа о разорении русском». Он называл ее в письме академику Шумахеру «сокровищем» и хотел непременно напечатать, чтобы сделать достоянием всех историков. Увы, драгоценная летопись после смерти историка сгорела в его имении. Однако ничто настоящее не исчезает бесследно. В сочинениях В. Н. Татищева сохранились ссылки на «Историю Иосифа», позволяющие получить представление о ее содержании.
О самом летописце мы знаем только, что он был келейником патриарха Иова. Но и это скупое свидетельство говорит о многом. Находясь в патриаршем окружении, пользуясь доверием Иова, живя в Москве в Чудове монастыре, в келье у патриарха, он получал огромную информацию, стекавшуюся сюда со всей страны. Многие важные события Иосиф мог наблюдать собственными глазами.
«История Иосифа» охватывает время с 1560 по 1613 год. Опричнина Ивана Грозного, судьба его сыновей, возвышение Бориса Годунова, его конфликт с боярами, появление, торжество и гибель самозванца, «разорение русское» от интервентов и героическая борьба с ними русского народа – все это нашло отражение в летописи Иосифа. А возможно, что она повествовала и о первых годах царствования Михаила Федоровича. Видимо, летописец был суров, а перо его живописало события ярко и беспристрастно. В. Н. Татищев пишет: «Монах Иосиф сказует, что он (Борис Годунов – В. К. ) тому, которого погубить намеревался, наиболее ласкал и за великого приятеля почитал, а, погубя, со слезами лицемерно сожалел и тяжкою клятвою свою невинность утверждал: толико тайно людей погубил украдчи, что и до днесь никто не знает, где делось и как украдены».
Иосифа интересовали не только судьбы царей и борьба придворных группировок за власть, участие в ней патриарха, Годунова и других бояр, но и положение народных масс. От Иосифа мы узнали, что холопы подали челобитие Василию Шуйскому, чтобы не быть им рабами.
Как мне удалось установить, еще до Татищева летописью Иосифа воспользовался монах Желтоводского монастыря на Волге Тихон, когда составлял во второй половине XVII века так называемую Латухинскую степенную книгу. В. Н. Татищев, истинный сын своего века, убежденный рационалист, стремясь выделить политическое содержание летописи, пересказывал труд Иосифа своими словами. Тихон же, интересовавшийся теорией стихосложения и сам сочинявший вирши, натура поэтическая, привел с небольшими сокращениями подлинные куски из летописи, поражающие литературным даром автора, драматизмом и экспрессивностью в изображении событий, людских страстей и характеров. Н. М. Карамзин поместил эти куски в примечаниях к своей «Истории государства Российского». Один из них, повествующий о бегстве князя Курбского и о присылке им своего «верного раба» В. Шибанова с «досадительным письмом» к царю, пройдя через «Историю» Карамзина, вдохновил А. К. Толстого на создание «Василий Шибанов», другие – использованы тем же А. К. Толстым в знаменитой драматической трилогии.
«История Иосифа» отражена и в «Новом летописце». Поэтому, когда А. С. Пушкин, знакомый с примечаниями Н. М. Карамзина и с «Летописью о многих мятежах», представляющей одну из редакций «Нового летописца», писал в 1830 году, что при создании «Бориса Годунова» «…в летописях старался угадать образ мыслей и язык тогдашних времян», он, не ведая того, указывал на свое следование прежде всего Иосифу. Именно Иосиф, стремившийся дойти до сути событий, предсказать их развитие и результаты, Иосиф, ясно понимавший неотвратимость исторического возмездия, более всего отвечает пушкинскому идеалу историка – «быть судиею, наблюдателем и пророком веков и народов». Именно он, в конечном счете, стал прототипом бессмертного образа Пимена. Возможно, мы бы вновь встретились с Пименом, если бы Пушкину удалось исполнить свой замысел и написать в продолжение «Бориса Годунова» – «Лжедмитрия» и «Василия Шуйского».
