Опасно заболев, царь написал духовную и потребовал, чтобы двоюродный брат его князь Владимир Андреевич Старицкий и бояре присягнули его сыну, младенцу Дмитрию. Но Владимир Андреевич отказался присягать, выставляя собственные права на престол по смерти Иоанна и стараясь составить себе партию.
Алексей Адашев, правда, присягнул беспрекословно Дмитрию, но отец его, окольничий Фёдор Адашев, прямо объявил больному царю, что они не хотят повиноваться Романовым, которые будут управлять за малолетством Дмитрия.
Семилетняя Казанская война надолго отвлекла внимание кружка Адашева от внутренних преобразований. Немалое влияние на последующие события оказал династический кризис, вызванный тяжелой болезнью Ивана.
Поспешность, с которой царь покинул армию и уехал в Москву, объяснялась тем, что его жена ждала ребенка. Возвращение победителей в Москву сопровождалось настоящим триумфом. Царь въехал в столицу на коне, в полном воинском доспехе, посреди блестящей свиты. Множество народа ждало Ивана в полях за городскими стенами и провожало его до кремлевских ворот. «И старые и юные,- писал летописец,- вопили великими г ласами, так что от приветственных возгласов ничего нельзя было расслышать».
Едва наступили морозы, Иван поспешил в Троицу, где монахи окрестили его сына царевича Дмитрия. Но, когда кончилась зима и наступили первые весенние дни, Иван вдруг занемог «тяжким огненным недугом». Он бредил в жару, перестал узнавать близких людей. Кончины его ждали со дня на день. Вечером 11 марта 1553 года ближние бояре присягнули на верность наследнику престола грудному младенцу Дмитрию. Общая присяга для членов Боярской думы и столичных чинов была назначена на 12 марта.
О событиях, происшедших 12 марта, сообщает один-единственный источник, достоверность которого сомнительна. Этот источник- знаменитая приписка к тексту официальной летописи. Почти все историки согласны между собой в том, что царь Иван был непосредственно причастен к составлению названной приписки.
Из летописного рассказа следует, будто 12 марта бояре открыто отказались присягнуть на верность младенцу, ввиду чего в думе произошел «мятеж, велик и шум и речи многия в всех боярех, а не хотят пеленечнику служит». Среди общего шума и брани тяжелобольной царь дважды обращался к боярам с «жестким словом». Государевы речи будто бы произвели магическое действие на крамольников: «бояре все от того государского жесткого слова поустраишлися и пошли в переднюю, избу (крест) целовати».
Внимательное рассмотрение летописного рассказа обнаруживает в нем множество противоречий и недомолвок. Во-первых, царь был в столь тяжелом состоянии, что бояре вынуждены были провести церемонию присяги в передней избе. Очевидно, у больного не было сил для произнесения речей. Во-вторых, летописец не мог назвать по имени ни одного «мятежника», который бы отказался присягнуть наследнику. Перед началом церемонии боярин князь Иван Шуйский заявил, что крест следует целовать в присутствии царя, но его протест вовсе не означал отказа от присяги по существу. Причиной недовольства старейшего боярина было то, что руководить церемонией поручили не ему, а молодому боярину Воротынскому. Несколько нелестных замечаний по адресу Воротынского высказал боярин Пронскнй, но и он тут же «исторопяся» поцеловал крест. Близкий к царю Федор Адашев заявил, что целует крест наследнику, а не Даниле Захарьину с братьями. «Мы уж от бояр до твоего (царя) возрасту беды видели многие»,-заявил он при этом. Таким образом, Адашев вслух выразил разделявшуюся многими тревогу по поводу опасности возврата к боярскому правлению.
