Мое путешествие было словно наяву, я не мог отличить сна от реальности, как очутился на каменной узкой улице, где от дома до дома можно рукой подать. Я шел вперед, так как видел впереди воду, я был уверен, что на Набережной сориентируюсь в этом новом для меня месте.
Вдоль улицы бегали большие крысы, эта улица казалась очень грязной, наверное, это был неблагополучный район.
Люди вокруг были странно одеты, очень много неопрятных людей. На женщинах были длинные платья, как на Золушке во время уборки. Улицы, люди - все вокруг пахло отвратительно, то ли это была грязь, то ли мертвая рыба - запах перебивал все.
Я дошел до конца узкой улицы, в конце меня ждала площадь. Там я обернулся и понял, что по какой-то причине все кирпичные здания, многоэтажки исчезли. Вокруг меня стоят только каменные здания.
Какого было мое удивление, когда я увидел человека в белой маске с длинным носом, как те, что носят на Венецианском карнавале. Один, второй, третий и поодаль несут больных чем-то людей. Кажется, это не съемки фильма, я действительно попал в Средневековье, в самый разгар чумы.
Я видел вокруг университеты, красивые здания и несчастных людей, которые прибывали в ужасе. Заметно было даже различие между обычными гражданами и феодалами, которые расхаживали вальяжно по улице.
Мое путешествие было словно наяву, я не мог отличить сна от реальности, как очутился на каменной узкой улице, где от дома до дома можно рукой подать. Я шел вперед, так как видел впереди воду, я был уверен, что на Набережной сориентируюсь в этом новом для меня месте.
Вдоль улицы бегали большие крысы, эта улица казалась очень грязной, наверное, это был неблагополучный район.
Люди вокруг были странно одеты, очень много неопрятных людей. На женщинах были длинные платья, как на Золушке во время уборки. Улицы, люди - все вокруг пахло отвратительно, то ли это была грязь, то ли мертвая рыба - запах перебивал все.
Я дошел до конца узкой улицы, в конце меня ждала площадь. Там я обернулся и понял, что по какой-то причине все кирпичные здания, многоэтажки исчезли. Вокруг меня стоят только каменные здания.
Какого было мое удивление, когда я увидел человека в белой маске с длинным носом, как те, что носят на Венецианском карнавале. Один, второй, третий и поодаль несут больных чем-то людей. Кажется, это не съемки фильма, я действительно попал в Средневековье, в самый разгар чумы.
Я видел вокруг университеты, красивые здания и несчастных людей, которые прибывали в ужасе. Заметно было даже различие между обычными гражданами и феодалами, которые расхаживали вальяжно по улице.
В рекомендациях данных Аракчееву перед началом работы, Александр I настойчиво проводил мысль о недопустимости какого бы то ни было насилия со стороны государства по отношению к помещикам. Проект готовился в величайшей тайне. Как долго продолжалась работа – неизвестно, но уже в феврале 1819 проект лежал у Александра I на столе.
Для освобождения крестьян он предложил начать широкую распродажу помещичьих имений в казну "по добровольному на то помещиков согласию" на некоторых особых правилах.
Продавать государству крестьян и дворовых (по мнению Аракчеева) помещиков должно было заставить естественное стремление избавления от домов и вести хозяйство на рациональной основе, либо обрабатывать наемными рабочими остальную часть земли, либо сдавать ее в аренду крестьянам.
Этот проект был реален, т. к. экономический кризис после войны 1812 года привел к резкому упадку помещичьего хозяйства. Росла задолжность, многие помещики вынуждены были закладывать свои имения, а прожив и промотав проценты – закладывать вновь.
Но, следуя этому проекту решения вопроса затянулось бы не менее чем 200 лет (до 2018 года) . Ясно, что решение так долго ждать нельзя. Выдвигая проект Аракчеев рассчитывал что раз, начавшись, реформа обнаружит для помещиков выгодные стороны и прежние темпы могли значительно возрасти. Кроме того, он отражал как желанные для Александра I по сменность и добровольность. Возможно этот проект не ликвидировал крепостное право, но привел к радикальному изменению положения крестьян.
Проект Аракчеева сводился к следующему: крестьяне и дворовые, с согласия помещиков выкупались казной. Кроме того, государство могло купить по две десятины пахотной земли на каждую ревизскую душу. Такой размер на деле развитию арендных отношений и препятствовал полному отрыву крепостного хозяйства от помещичьего.
На покупку крепостных и земли ежегодно предусматривалась выделять по 5 миллионов рублей, за недостатком денег выпускались особые казначейские билеты. Оставшиеся после выкупа государственные земли должны были отдаваться в аренду мало обеспеченным крестьянским хозяйствам. Но одобренный царем проект так и остался тайной Александра I и Аракчеева. Неизвестны причины его отклонения, есть только одно: не было сделано никаких попыток к его реализации, он не был рассмотрен даже каким-либо офицерским органом. Сам проект до нашего времени не сохранился, известен лишь в изложении других лиц.
В книги "Самодержавие и реформы" С. В. Мироненко пишет о том, что политической реальностью последних лет Александровского царствования становится фаворитизм. Реальная государственная власть перешла полностью от самодержца в руки "истинного друга" – Аракчеева.
Он издавал законы, рассылал повеления, наказывал, миловал, объявлял выговоры, выдвигал разные бездарности. Но этого мнения придерживались далеко не все. Гордин в книге "События и люди 14 декабря" говорит о том, что сам Аракчеев по приказанию царя находился под надзором.
Служивший при нем с 1823 года Батеньков вспоминал: "Квартальные следили за каждым шагом всемогущего графа. Мне самому граф указал одного из квартальных, который будучи переодетым в партикулярное платье, прятавшись торопливо в мелочную лавочку, когда увидел нас на набережной Фонтанки".
Как бы подводя итог высказанному Ячменихин в статье "А. А. Аракчеев" пишет: "О все владении же Аракчеева в последние 10 лет царствования Александра I могло говорить лишь со значительными высшими бюрократическими рычагами государственного аппарата, но "генерировать идеи" он не мог, хотя и был далеко не глупым человеком"