Однажды я договорился с друзьями покататься на роликах в городском парке. Погода стояла прекрасная, солнце светило, как летом, но было не жарко. Сама природа звала встать на ролики!
Я вышел во двор со спортивной сумкой и в новенькой куртке. У двери своего подъезда я с удивлением остановился: во дворе было очень много народа. Все наши соседи были в спортивной форме, с лопатами или вениками, совками или ведрами.
-Что происходит? - спросил я у Наташки из третьего подъезда.
-Да вот взрослые решили порядок во дворе навести, на детской и спортивной площадке. Мы решили, а ты?
Я задумался. Друзья ждали. Соседи выжидательно смотрели на меня.
Я решительно сбросил куртку, взял из рук улыбающейся Наташки грабли и пошел на спортивную площадку.
Два часа пролетели незаметно. Двор блестел чистотой и порядком. Из окон на нас благодарно смотрели бабушки. Все были довольны.
-Вот теперь в парк! - сказал я и побежал к автобусной остановке.
Делу время - потехе час.
А покататься я всё-таки успел.
Он жил в комфортной для себя зоне, его все устраивало в жизни что лежание на диване не являлось для Обломова удовольствием, как у лентяя, или необходимостью, как у больного человека, — это было его "естественное состояние". Дело в том, что миросозерцание Обломова — прямое порождение, осмысление и оправдание его реальной жизни и российского помещика и россиянина вообще как продукта "окаменелого царства", "всероссийского застоя". Миросозерцание, мораль, психология Обломова созданы его родным поместьем — Обломовкой, где царствуют "тишина и невозмутимое спокойствие" и живут "счастливые люди", которые "никогда не смущали себя туманными умственными или нравственными вопросами", "думая, что иначе и не должно быть". Нравственные нормы и "идеал жизни" преподаны Обломову его родителями. Отец Ильи Ильича весь век жил в деревне, хозяйствовал в имении без разных новшеств ("как принял имение от отца, так и передал его сыну"). Его методы ведения хозяйства были патриархально-бесхитростными. Увеличение дохода Илья Иваныч считал благословением Божиим, довольствовался тем, что имеет, считая, что стараться приобрести большее — грех. Такое ведение хозяйственной деятельности автор оценивает иронически: "завидит из окна, что дворняжка преследует курицу, тотчас примет строгие меры против беспорядков". "И жена его сильно занята", — пишет Гончаров. Она распоряжается хозяйственными делами, скрупулезно, с дотошностью решая, "как из мужниной фуфайки перешить Илюше курточку" и т. п. Родители Обломова были люди набожные, суеверные, искренне любили сына, но главной их заботой было, "чтоб дитя всегда было весело и кушало много" и училось "слегка, не до изнурения души и тела". Как видим, в детстве Обломов получил первые понятия и впечатления о жизни, которая, "как покойная река", течет мимо и в которой идеалом является "покой и бездействие". Конечно, такая жизнь похожа на сказку. Вот и мечтается, чтоб "каждый день как вчера, вчера, как завтра". Не удивительно, что Обломов вырос человеком, не ни к какому труду, в нем развилась лишь болезненная мечтательность. Приняв точку зрения Писарева, можно утверждать, что «автор задумал проследить мертвящее, губительное влияние, которое оказывают на человека умственная апатия, усыпление, овладевающее мало-помалу всеми силами души, охватывающее и сковывающее собою все лучшие, человеческие, разумные движения и чувства. Эта апатия составляет явление общечеловеческое, она выражается в самых разнообразных формах и порождается самыми разнородными причинами; но везде в ней играет главную роль страшный вопрос: «зачем жить? к чему трудиться? » — вопрос, на который человек часто не может найти себе удовлетворительного ответа. Этот неразрешенный вопрос, это неудовлетворенное сомнение истощают силы, губят деятельность; у человека опускаются руки, и он бросает труд, не видя ему цели» . Современные же критики П. Вайль и А. Генис полагают, что «Обломов является в роман законченным, совершенным и оттого неподвижным. Он уже состоялся, выполнив свое предназначение только тем, что явился на свет. «Жизнь его не только сложилась, но и создана, даже предназначена была так просто, немудрено, чтоб выразить возможность идеально спокойной стороны человеческого бытия» — к такому выводу приходит Обломов к концу своих дней».