Сказка «Про гуся, зайца, овечку и волка»
Некогда жили на свете гусь, заяц и овечка. Вот собрались они однажды и стали рассуждать о том, для кого из них волк страшнее всего. Судили-рядили, а волк их разговоры подслушивает. Близко подойти боится, так как собаки невдалеке разгуливают.
— Я волка не боюсь, меня пастух от серого защитит, — промолвила овечка.
— Я быстро бегать умею, волк меня не догонит, — сказал заяц.
— А у меня защиты от волка нет, — произнёс гусь. – Если волк на птичий двор то попадусь я ему прямо в зубы.
— Вот к тебе-то я первым и направлюсь, — подумал волк. — Над гусями я всегда победу одерживаю!
На следующий день волк отправился прямиком на птичий двор. Увидев его, гусь крыльями замахал, громко загоготал, гогот собакам понравился, вмиг набежали они со всех сторон, увидели волка и разорвали его.
в интернете нашла!!
А гусь целёхонек остался.
На рукописи поэмы рукой Лермонтова поставлена дата её завершения: «1839 года. Августа 5». В следующем году поэма была напечатана в книге «Стихотворения М. Лермонтова». В черновом варианте поэма носила название «Бэри» (сноска Лермонтова: «Бэри по-грузински: монах»). Послушник — на грузинском языке — «мцыри».
Поэт и мемуарист А.Н. Муравьёв (1806-1874) вспоминал: «Песни и поэмы Лермонтова гремели повсюду. Он поступил опять в лейб-гусары. Мне случилось однажды, в Царском Селе, уловить лучшую минуту его вдохновения. В летний вечер я к нему зашёл и застал его за письменным столом, с пылающим лицом и с огненными глазами, которые были у него особенно выразительны. «Что с тобою?» — спросил я. «Сядьте и слушайте», — сказал он, и в ту же минуту, в порыве восторга, прочёл мне, от начала до конца, всю свою великолепную поэму «Мцыри» («послушник» по-грузински), которая только что вылилась из-под его вдохновенного пера. Внимая ему, и сам я пришёл в невольный восторг: так живо выхватил он, из рёбр Кавказа, одну из разительных сцен и облёк её в живые образы перед очарованным взором. Никогда никакая повесть не производила на меня столь сильного впечатления. Много раз впоследствии перечитывал я «Мцыри», но уже не та была свежесть красок, как при первом одушевлённом чтении самого поэта».