1. Действие происходит в доме городничего.
2. Чиновники с Хлестаковым приезжают из гостиницы.
3. Хлестаков и чиновники занимались тем, что закусывали "в богоугодном заведении у Артемия Филипповича".
4. "скажи купцу Абдулину, чтобы прислал самого лучшего, а не то я перерою весь его погреб"
5. Женщины боятся чтобы Хлестаков "чего-нибудь не осмеял", имея в виду свои наряды.
6. Хлестаков спрашивает: "А больные выздоровели? Там их, кажется, немного". Городничий начинает рассказывать ему как он заботиться о вверенном ему городе и благополучии граждан. "Когда в городе во всем порядок, улицы выметены, арестанты хорошо содержатся, пьяниц мало… то чего ж мне больше? Ей-ей, и почестей никаких не хочу. Оно, конечно, заманчиво, но пред добродетелью все прах и суета".
Чиновники его разоблачают.
Артемий Филиппович (в сторону). Эка, бездельник, как расписывает! Дал же бог такой дар!
Лука Лукич (в сторону). А у меня, подлец, выпонтировал вчера сто рублей.
7. Вранье Хлестакова.
О светской жизни: "Привыкши жить, comprenez vous, в свете, и вдруг очутиться в дороге: грязные трактиры, мрак невежества…"
О службе: "...начальник отделения со мной на дружеской ноге. Этак ударит по плечу: «Приходи, братец, обедать!» Я только на две минуты захожу в департамент, с тем только, чтобы сказать: «Это вот так, это вот так!» А там уж чиновник для письма, этакая крыса, пером только — тр, тр… пошел писать. Хотели было даже меня коллежским асессором сделать, да, думаю, зачем".
О поведении сторожа: "И сторож летит еще на лестнице за мною со щеткою: «Позвольте, Иван Александрович, я вам, говорит, сапоги почищу".
О солдатах на гауптвахте: "А один раз меня даже приняли за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После уже офицер, который мне очень знаком, говорит мне: «Ну, братец, мы тебя совершенно приняли за главнокомандующего».
О знакомстве с писателями: "Литераторов часто вижу. С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Пушкин?» — «Да так, брат, — отвечает, бывало, — так как-то все…» Большой оригинал".
О собственных сочинениях: "Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И все случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит , братец, напиши что-нибудь». Думаю себе , изволь братец!» И тут же в один вечер, кажется, все написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат Надежды» и «Московский телеграф»… все это я написал".
О петербургском доме: "У меня дом первый в Петербурге. Так уж и известен: дом Ивана Александровича. (Обращаясь ко всем.) Сделайте милость, господа, если будете в Петербурге ко мне".
О еде: "На столе, например, арбуз — в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроют крышку — пар, которому подобного нельзя отыскать в природе".
О балах: "Я всякий день на балах".
О карточной игре: "Там у нас и вист свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я. И уж так уморишься, играя, что просто ни на что не похоже".
О посетителях в передней: "А любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я еще не проснулся: графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж… ж… ж… Иной раз и министр…"
О руководстве департаментом: "Один раз я даже управлял департаментом. И странно: директор уехал, — куда уехал, неизвестно. Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место? Многие из генералов находились охотники и брались, но подойдут, бывало, — нет, мудрено. Кажется, и легко на вид, а рассмотришь — просто черт возьми! После видят, нечего делать, — ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры… можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров! Каково положение? — я спрашиваю. «Иван Александрович ступайте департаментом управлять!» Я, признаюсь, немного смутился, вышел в халате: хотел отказаться, но думаю: дойдет до государя, ну да и послужной список тоже… «Извольте, господа, я принимаю должность, я принимаю, говорю, так и быть, говорю, я принимаю, только уж у меня: ни, ни, ни!.. Уж у меня ухо востро! уж я…» И точно: бывало, как прохожу через департамент, — просто землетрясенье, все дрожит и трясется как лист".
О государственном совете: "Меня сам государственный совет боится".
Просім у хату, госцейкі нашы!
Зойдзем у хату, якой яна была яшчэ не так даўно, а часам сустракаецца і зараз. Спачатку трапляем у сенцы. Яны і зараз служаць для гаспадарчых мэт. Дзверы насупраць вядуць у камору, дзе таксама рэчы для гаспадаркі і на паліцах розныя прыпасы. Другія дзверы вядуць у халодныя пакоі. Іх адзін ці два. Раней гаспадыня ўлетку выносіла сюды кросны, ткацкі станок, бо ў самой хаце горача, Тут жа ўлетку спалі старэйшыя (для маладых служыла і служыць адрына з сенам). Тут узімку ляжаць на аўсянай саломе яблыкі, рассыпаныя тоўстым пластом жалуды для свіней, іншыя прыпасы. Раней зрэдку, а цяпер досыць часта ў халоднай палове ёсць і грубка, так што пры выпадку (наезд гасцей ці яшчэ нешта) можна размясціць многа людзей. У XIX стагоддзі, калі шафаў, вядома, не было, а ў куфры (скрыні) не ўсё змяшчалася, тут стаялі і скрынкі з лішнім адзеннем і іншым дабром.
У некаторых хатах да халоднай паловы была прыбудова, у якой спалі ў зусім нясцерпную спёку тыя, хто не хацеў ісці проста ў садок, пад дрэвы. Часам яе можна ўбачыць і зараз. Я аглядаў некалькі такіх, і «абстаноўка» іх заўсёды была аднолькавая: нізкая, вельмі шырокая і доўгая скрыня на ножках, у ёй сяннік, набіты сенам, мякенькай аўсянай саломай ці гарахавіннем, посцілка, падушкі і полаг. Полаг, зроблены з тканіны, падобнай да марлі, бараніў ад камароў.
Цяпер зойдзем у хату. Выгляд яе для кожнай мясцовасці быў розны. У даўніну бывалі хаты з комінам (цяпер комінам завецца пячны дымаход), плеценым і абмазаным глінаю конусам, пад якім гарэла лучына, а дым ішоў комінам праз столь і страху. Бывалі хаты з вялізным каўпаком ля ачага, дзе ў зімнія ночы (там было цяплей) збіралася прасці і майстраваць уся сям’я. Ды і ў розных мясцовасцях хаты былі розныя. Але найбольш тыповы выгляд быў такі. З трысцёна, дзе елі летам і куды ўзімку бралі маладняк жывёлы, быў уваход у хату. Ля ўвахода, справа, быў мыцельнік – месца для мыцця посуду і кухонных рэчаў. Пасля ішла печ. За печчу, па правай сцяне месціліся нары, пад якімі складалі розныя рэчы. Але ўжо тады замест нараў часта стаялі шырокія ложкі. Уздоўж астатніх дзвюх сцен ішлі шырокія лавы, часам з тканымі налаўнікамі. На іх сядзелі, а ноччу маглі спаць, асабліва калі бывалі госці.
Перад лаўкамі стаяў стол. Заўсёды вельмі белы, бо яго часта скрэблі нажом. Стол і лаўкі часцей за ўсё былі з тоўстых дубовых дошак. Ля той сценкі, дзе дзверы, стаялі куфры, а ўзімку – гаспадыніны кросны.
З упрыгожанняў былі абразы. Здараліся сярод іх і вельмі цікавыя: старажытныя ці наіўныя, уніяцкіх яшчэ часоў, дзе святыя былі ў беларускіх народных вопратках. Асаблівым поспехам карыстаўся святы Юры, які забівае дракона, і святы Мікола за сваё сялянскае паходжанне і за тое, што, як сведчыць беларуская легенда, аднойчы ўратаваў адзіную кабылку беднага мужыка, якая заблудзілася ў лесе.
Яркім упрыгожаннем былі тканыя посцілкі. I, вядома ж, ручнікі. Раней іх вешалі вакол абразоў і акон, цяпер ручнікі вісяць каля карцін і партрэтаў. Ручнікі ў Беларусі таксама розныя ў залежнасці ад мясцовасці і вельмі разнастайныя. Узоры іншыя, чым у суседзяў, хоць ёсць і падобныя. Галоўная розніца ў тым, што ў беларускіх ручніках менш раслін і кветак. Арнамент часцей за ўсё геаметрычны. Менш у беларускіх ручніках чорнага колеру, пераважаюць вясёлкавыя: жоўты, чырвоны, сіні, блакітны і іншыя такія колеры.
ответ:Мы такое писали в классе(если я не ошибаюсь)1)Вечер самодеятельности
2)Наша с Шишкиным зависть
3)Мы и Лика мастерим лошадь
4)Наше смешное выступление
5)Ругательство Володи
6)Плохая оценка в табеле
Объяснение: