Царь расплакался и проявил свои чувства:Долго тебя дожидалися мы; пора бы нас вспомнить".
"Кто ты" - царевич спросил. "Об этом после; теперь же
Вот что ты сделай: отцу своему, царю Берендею,
Мой поклон отнеси да скажи от меня: не пора ли,
Царь Берендей, должок заплатить Уж давно миновалось
Время. Он сам остальное поймет. До свиданья". И с этим
Словом исчез бородатый старик. Иван же царевич
В крепкой думе поехал обратно из темного леса.
Вот он к отцу своему, царю Берендею, приходит.
"Батюшка царь-государь, - говорит он, - со мною случилось
Чудо". И он рассказал о том, что видел и слышал.
Царь Берендей побледнел как мертвец. "Беда, мой сердечный
Друг, Иван-царевич! - воскликнул он, горько заплакав. -
Видно, пришло нам расстаться! ... " И страшную тайну о данной
Клятве сыну открыл он. "Не плачь, не крушися, родитель, -
Так отвечал Иван-царевич, - беда невелика.
Дай мне коня; я поеду; а ты меня дожидайся;
Тайну держи про себя, чтоб о ней здесь никто не проведал,
Даже сама государыня-матушка. Если ж назад я
К вам по целого года не буду, тогда уж
Знайте, что нет на свете меня
В статье вновь звучит антивоенная тема. На вопрос Толстого, не мучает ли его совесть, солдат лишь удивился: «Это на войне, по закону, за царя и отечество». И это самое страшное для Толстого: человек не видит зла, которое совершает, потому что оно прикрыто пеленой мнимой законности, патриотизма, гражданского долга. Людям внушали, что убийства на войне, жестокие наказания в армии, пытки в тюрьмах – необходимость и даже доблесть. И в этом писатель видел болезнь общества, одурманивание его. Потрясенный воспоминаниями старого служаки, Толстой призывает задуматься над причинами того, что «люди, рожденные добрыми, кроткими, люди, с вложенной в их сердце любовью, жалостью к людям, совершают – люди над людьми – ужасающие жестокости, сами не зная зачем и для чего».
Он писал в статье: «Солдат старый провел всю свою жизнь в мучительстве и убийстве других людей. Мы говорим: зачем поминать? <...> Палки и сквозь строй – все это уж Изменило форму, но не Во всякое время было то, что люди последующего времени вспоминают не только с ужасом, но с недоумением: правежи, сжигания за ереси, пытки, военные поселения, палки и гоняния сквозь строй. Мы вспоминаем все это и не только ужасаемся перед жестокостью людей, но не можем себе представить душевного состояния тех людей, которые это делали. Что было в душе того человека, который вставал с постели, умывшись, одевшись в боярскую одежду Богу, шел в застенок выворачивать суставы и бить кнутом стариков, женщин и проводил за этим занятием <...> свои обычные пять часов и ворочался в семью и спокойно садился за обед, а потом читал Священное Писание?»
Толстой призывает забыть хоть на миг о государственной пользе и общественном благе. «Если мы назовем настоящими именами костры, пытки, плахи, клейма, рекрутские наборы, то мы найдем и настоящее имя для тюрем, острогов, войск с общею воинскою повинностью, прокуроров, жандармов». Толстой напоминает о заключенных: «Десятки тысяч людей с вредными идеями в ссылках разносят эти идеи в дальние углы России и сходят с ума и вешаются. Сотни тысяч людей каждую осень отбираются от семей, от молодых жен, приучаются к убийству и систематически развращаются».
Объяснение: