Не понравилось отношение дочери к своей маме.
Дочь никак не может увидеться с матерью. А не может ли? Скорее просто не хочет. У нее нет времени, она занята своей работой. У нее так сказать своя жизнь. Ее старушка мать доживает свой век совсем одна. К ней ходят совершенно чужие люди. которые оказываются более сердечными чем ее собственная дочь. Дочь Катерины Ивановны, Настя, «вот уже четвертый год не приезжает – забыла, значит, мать». Настя сделала ошибку, оставив свою мать в одиночестве. Любому человеку тяжело жить, осознавая, что он никому не нужен. А ещё хуже, если между родными и близкими людьми разрывается связующая их ниточка. Катерине Ивановне и многого-то не требовалось. Она всего лишь хотела, чтобы дочка Настя навестила её. Доживающая свои последние дни Катерина Ивановна глубоко несчастна.
Понравилось материнская верность и любовь.
Старушка хотела только одного: увидеть свою дочь, приласкать её, «погладить её русые волосы «очаровательной красоты»». Катерине Ивановне так одиноко, что она просит отнюдь не родного ей человека прогуляться с ней в сад. Любовь Катерины Петровны к дочери самоотверженна и лишена эгоизма. Женщина готова простить и даже оправдать и отсутствие писем, и нежелание приехать. Нельзя без жалости и чувства вины читать о том, как бережно перебирает Катерина Петровна принесенные почтарем деньги, представляя себе, что эти бумажки хранят аромат Настиных духов, помнят тепло ее рук.
Начиная с 1860-х гг. и вплоть до конца XIX в. предпринимались многочисленные попытки развеять миф о детстве, предложенный Толстым и Аксаковым и ставший каноном в культурной мысли России. Попытки эти провалились частично из-за устойчивости изначальной модели, частично из-за того, что литературная оппозиция не могла или не желала создать собственный противоположный миф. Лучшее, что «диссиденты» могли сделать, — это отказаться от дворянского мифа, показывая, что он не является универсально правдивым. Доминирующей продолжала быть концепция русского детства, заявленная Л. Н. Толстым как «счастливое, счастливое время».
Первой русской литературной работой, попытавшейся перевернуть концепцию дворянского детства и заменить ее совершенно новой моделью, стало произведение М. Горького «Детство» (1913). Для Горького, в противовес Толстому, «правильным» становится трудное и несчастное детство, так как именно несчастья ранней жизни должны были порождать желание изменить жизнь к лучшему. Чтобы более эффективно атаковать дворянские мифы, Горький решил описать свое детство, используя ту же самую литературную форму, псевдоавтобиографию, которая была создана Толстым более чем шестьюдесятью годами ранее. Но Горький радикально изменил идеологический контекст псевдоавтобиографии: вместо консервативного Weltanschauung, его версия выражала передовой идеал социализма.
Конечно, литературные пути Толстого и Горького пересеклись задолго до того, как Горький начал работать над «Детством». Фактически, из числа писателей предшествующего поколения именно с Толстым Горькому приходилось соперничать наиболее часто. Его нередко сравнивали или противопоставляли Толстому при жизни, многогранные отношения между ними продолжают интересовать критиков и по сей день[2]. Сам Горький, очевидно, чувствовал беспокойство в связи с подобным влиянием Толстого: на протяжении всей его литературной карьеры можно выделить некоторые работы, в которых он старался прийти к согласию с литературным наследием и социально-исторической личностью Толстого.