Читая первые строчки произведения, мы представляем картину зимней непогоды, бури и метели, лютующей за пределами уютной маленькой, детской спаленки «тускло льется свет лампады, буря плачет у окна». Малыш немного напуган и никак не может заснуть, однако, окруженный теплом и заботой его мамы, которая тихим и мелодичным голосом, своими отвлекающими рассказами о лете, шуме берез и золотом море ржи, умело успокаивает его, и он чувствует себя в полной безопасности. Присутствие родного человека, её ласка и забота советы вспомнить «тихий шепот леса и полдневный летний зной» греют душу маленького человечка, и он доверчиво и послушно следуя маминым указаниям, представляет картину летнего жаркого дня, где сливаются на грани сна и реальности «шепот зреющих колосьев и невнятный шум берез». Ребенок тихо и спокойно засыпает «обвеянный мечтами, забываться начинал», убаюканный тихой речью мамы и сладкими грезами, переносящими его на крыльях сна из бури и непогоды зимней ночи, в яркий и пригожий летний знойный денек.
Любовь - бывает разная. Если мы говорим о том, что чаще всего подразумевается под любовью, - о любви-страсти, то с этим, конечно, вовсе не к Петру и Февронии, а, скажем, к Тристану и Изольде и к роману о них. Любовный напиток - прекрасная метафора этой страсти, от которой "сносит крышу" настолько, что всё остальное не просто теряет смысл и значение, но и фактически перестаёт существовать. С ней невозможно бороться: она не предназначалась ему, как и он - ей, она замужем за другим, как и он женат на другой, но во всём мире для него есть только она, как и для неё - только он. Эта страсть может длиться всю жизнь (а может быть - и ещё дольше), но недаром она показана как греховная: на её основе практически невозможен семейный союз. Она самоцель и самоценность, но в этом и её главная слабость.
"Повесть о Петре и Февронии" скорее говорит о любви-предназначении. Условие Февронии "аще бо не имам быти супруга ему, не требе ми есть врачевати его" - это не прагматичная попытка не упустить свой шанс и извлечь максимальную выгоду для себя из сложившейся ситуации, а знание собственного предназначения. Феврония с самого начала знает не только то, что Пётр попытается её обмануть, но и то, что в конечном счёте она станет его женой. Потому что она предназначена ему, а он - ей.
Выгоден этот брак, похоже, в гораздо большей степени как раз князю Петру. Если, конечно, понимать под выгодой не улучшение социального положения, а духовное совершенствование. Недаром вся первая сцена Петра и Февронии является яркой метафорой покаяния: кровь змия (=дьявола), попав на Петра, приносит ему болезнь (=грех). Это проявляется в греховной раздвоенности сознания Петра (он думает одно, но говорит другое). Именно поэтому исцеление Петра оказывается не окончательным, и от того, что грех не изжит полностью (=непомазанный струп), болезнь снова завладевает всем его существом.
Читая первые строчки произведения, мы представляем картину зимней непогоды, бури и метели, лютующей за пределами уютной маленькой, детской спаленки «тускло льется свет лампады, буря плачет у окна». Малыш немного напуган и никак не может заснуть, однако, окруженный теплом и заботой его мамы, которая тихим и мелодичным голосом, своими отвлекающими рассказами о лете, шуме берез и золотом море ржи, умело успокаивает его, и он чувствует себя в полной безопасности. Присутствие родного человека, её ласка и забота советы вспомнить «тихий шепот леса и полдневный летний зной» греют душу маленького человечка, и он доверчиво и послушно следуя маминым указаниям, представляет картину летнего жаркого дня, где сливаются на грани сна и реальности «шепот зреющих колосьев и невнятный шум берез». Ребенок тихо и спокойно засыпает «обвеянный мечтами, забываться начинал», убаюканный тихой речью мамы и сладкими грезами, переносящими его на крыльях сна из бури и непогоды зимней ночи, в яркий и пригожий летний знойный денек.