Question

Бэла сидела на лежанке, повесив голову на грудь, а
Григорий Александрович стоял перед нею.
- Послушай, моя пери, - говорил он, - ведь ты знаешь, что рано или
поздно ты должна быть моею, - отчего же только мучишь меня? Разве ты любишь
какого-нибудь чеченца? Если так, то я тебя сейчас отпущу домой. - Она
вздрогнула едва приметно и покачала головой. - Или, - продолжал он, - я тебе
совершенно ненавистен? - Она вздохнула. - Или твоя вера запрещает полюбить
меня? - Она побледнела и молчала. - Поверь мне. аллах для всех племен один и
тот же, и если он мне позволяет любить тебя, отчего же запретит тебе платить
мне взаимностью? - Она посмотрела ему пристально в лицо, как будто
пораженная этой новой мыслию; в глазах ее выразились недоверчивость и
желание убедиться. Что за глаза! они так и сверкали, будто два угля. -
Послушай, милая, добрая Бэла! - продолжал Печорин, - ты видишь, как я тебя
люблю; я все готов отдать, чтоб тебя развеселить: я хочу, чтоб ты была
счастлива; а если ты снова будешь грустить, то я умру. Скажи, ты будешь
веселей?
Она призадумалась, не спуская с него черных глаз своих, потом
улыбнулась ласково и кивнула головой в знак согласия. Он начел одаривть её подарками.
Но Бэла всёравно не подрускала его к себе.
Бэла, – сказал он, – ты знаешь, как я тебя люблю. Я решился тебя увезти, думая, что ты, когда узнаешь меня, полюбишь; я ошибся: прощай! оставайся полной хозяйкой всего, что я имею; если хочешь, вернись к отцу, – ты свободна. Я виноват перед тобой и должен наказать себя.
Только едва он коснулся двери, как она вскочила, зарыдала и бросилась ему на шею
Он взял ее руку и стал
ее уговаривать, чтоб она его целовала; она слабо защищалась и только
повторяла: "Поджалуста, поджалуйста, не нада, не нада". Он стал настаивать;
она задрожала, заплакала.
- Я твоя пленница, - говорила она, - твоя раба; конечно ты можешь меня
принудить, - и опять слезы.
Григорий Александрович ударил себя в лоб кулаком и выскочил в другую комнату
нужно розобрать по строчке, почему тот или иной сказал это с каким потдекстом​