1. Назовите главного героя рассказа «Ангелочек»? Каким вы его
представляете?
2. Что значит ангелочек для Сашки? Как меняется Сашка?
3. В каких произведениях, прочитанных вами на уроках родной литературы, показаны
отношения между детьми и взрослыми?
« ...Детей еще не пускали в залу, где находилась елка, и они сидели в детской и
болтали. Сашка с презрительным высокомерием прислушивался к их наивным речам и
ощупывал в кармане брюк уже переломавшиеся папиросы, которые удалось ему стащить
из кабинета хозяина.
Тут подошел к нему самый маленький Свечников, Коля, и остановился
неподвижно и с видом изумления, составив ноги носками внутрь и положив палец на угол
пухлых губ
— Ты неблагодалный мальчик? — с он Сашку. — Мне мисс сказала. А я
холосой.
— Уж на что же лучше! — ответил тот, осматривая коротенькие бархатные
штанишки и большой откладной воротничок.
— Хочешь лузье? На! — протянул мальчик ружье с привязанной к нему пробкой.
Волчонок взвел пружину и, прицелившись в нос ничего не подозревавшего Коли,
дернул собачку. Пробка ударилась по носу и отскочила, болтаясь на нитке. Голубые глаза
Коли раскрылись еще шире, и в них показались слезы. Передвинув палец от губ к
покрасневшему носику, Коля часто заморгал длинными ресницами и зашептал:
— Злой... Злой мальчик
...Сашка был угрюм и печален, — что-то нехорошее творилось в его маленьком
изъязвленном сердце. Елка ослепляла его своей красотой и крикливым, наглым блеском
бесчисленных свечей, но она была чуждой ему, враждебной, как и столпившиеся вокруг
нее чистенькие, красивые дети, и ему хотелось толкнуть ее так, чтобы она повалилась на
эти светлые головки. Казалось, что чьи-то железные руки взяли его сердце и выжимают из
него последнюю каплю крови. Забившись за рояль, Сашка сел там в углу, бессознательно
доламывал в кармане последние папиросы и думал, что у него есть отец, мать, свой дом, а
выходит так, как будто ничего этого нет и ему некуда идти. ...
Но вдруг узенькие глаза Сашки блеснули изумлением, и лицо мгновенно приняло
обычное выражение дерзости и самоуверенности. На обращенной к нему стороне елки,
которая была освещена слабее других и составляла ее изнанку, он увидел то, чего не
хватало в картине его жизни и без чего кругом было так пусто, точно окружающие люди
неживые. То был восковой ангелочек, небрежно повешенный в гуще темных ветвей и
словно реявший по воздуху. Его прозрачные стрекозиные крылышки трепетали от
падавшего на них света, и весь он казался живым и готовым улететь. Розовые ручки с
изящно сделанными пальцами протягивались кверху, и за ними тянулась головка с такими
же волосами, как у Коли. Но было в ней другое, чего лишено было лицо Коли и все другие
лица и вещи. Лицо ангелочка не блистало радостью, не туманилось печалью, но лежала на
нем печать иного чувства, не передаваемого словами, не определяемого мыслью и
доступного для понимания лишь такому же чувству
...Обе руки Сашки, которыми он взял ангелочка, казались цепкими и
напряженными, как две стальные пружины, но такими мягкими и осторожными, что
ангелочек мог вообразить себя летящим по воздуху.
— А-ах! — вырвался продолжительный, замирающий вздох из груди Сашки, и
на глазах его сверкнули две маленькие слезинки и остановились там, непривычные к
свету...
... ангелочек, повешенный у горячей печки, начал таять. Лампа, оставленная по
настоянию Сашки, наполнила комнату запахом керосина и сквозь закопченное стекло
бросала печальный свет на картину разрушения. Ангелочек как будто шевелился. По
розовым ножкам его скатывались густые капли и падали на лежанку. К запаху керосина
присоединился тяжёлый запах топленного воска. Вот ангелочек встрепенулся, словно для
полёта, и упал с мягким стуком на горячие плиты...»
Брожу по синим селам,
Такая благодать,
Отчаянный, веселый,
Но весь в тебя я, мать.
В училище разгула
Крепил я плоть и ум.
С березового гула
Растет твой вешний шум.
Люблю твои пороки,
И пьянство, и разбой,
И утром на востоке
Терять себя звездой.
И всю тебя, как знаю,
Хочу измять и взять,
И горько проклинаю
За то, что ты мне мать.
Край любимый! Сердцу снятся
Скирды солнца в водах лонных.
Я хотел бы затеряться
В зеленях твоих стозвонных.
По меже, на переметке,
Резеда и риза кашки.
И вызванивают в четки
Ивы - кроткие монашки.
Курит облаком болото,
Гарь в небесном коромысле.
С тихой тайной для кого-то
Затаил я в сердце мысли.
Все встречаю, все приемлю,
Рад и счастлив душу вынуть.
Я пришел на эту землю,
Чтоб скорей ее покинуть.
Край ты мой, пустырь,
Сенокос некошеный,
Лес да монастырь.
Избы забоченились,
А и всех-то пять.
Крыши их запенились
В заревую гать.
Под соломой-ризою
Выструги стропил,
Ветер плесень сизую
Солнцем окропил.
В окна бьют без промаха
Вороны крылом,
Как метель, черемуха
Машет рукавом.
Уж не сказ ли в прутнике
Жисть твоя и быль,
Что под вечер путнику
Нашептал ковыль?
Я посетил родимые места,
Ту сельщину,
Где жил мальчишкой,
Где каланчой с березовою вышкой
Взметнулась колокольня без креста.
Как много изменилось там,
В их бедном неприглядном быте.
Какое множество открытий
За мною следовало по пятам.
Отцовский дом
Не мог я распознать;
Приметный клен уж под окном не машет,
И на крылечке не сидит уж мать,
Кормя цыплят крупитчатою кашей.
Стара, должно быть, стала…
Да, стара.
Я с грустью озираюсь на окрестность:
Какая незнакомая мне местность:
Одна, как прежняя, белеется гора,
Да у горы
Высокий серый камень.
Здесь кладбище!
Подгнившие кресты,
Как будто в рукопашной мертвецы,
Застыли с распростертыми руками.
По тропке, опершись на подожок,
Идет старик, сметая пыль с бурьяна.
«Прохожий!
Укажи, дружок,
Где тут живет Есенина Татьяна?»
«Татьяна… Гм…
Да вон за той избой.
А ты ей что?
Сродни?
Аль, может, сын пропащий?»
«Да, сын.
Но что, старик, с тобой?
Скажи мне,
Отчего ты так глядишь скорбяще?»
«Добро, мой внук,
Добро, что не узнал ты деда!..»
«Ах, дедушка, ужели это ты?»
И полилась печальная беседа
Слезами теплыми на пыльные цветы.