Ожидание изменений – вот главный лейтмотив пьесы. Всех героев угнетает временность всего сущего. В их жизни разрушено старое, а новое еще не построено, и неизвестно, каким будет это новое. Отсюда ощущение одиночества в этом мире, нескладность бытия. Все герои настолько поглощены своими проблемами, что не слышат, не замечают других. Неизвестность и тревога перед будущим все же рождает в их сердцах надежду на что-то лучшее. Но какое это лучшее будущее? Это вопрос Чехов оставляет открытым.Глубокое идейное содержание несет в себе само название пьесы. Сад – символ уходящей жизни. Конец сада – это конец поколения уходящего – дворян. Но в пьесе вырастает образ нового сада, роскошнее этого. «Вся Россия – наш сад». И этот новый цветущий сад предстоит выращивать молодому поколению.
Объяснение:
С конца 60-х годов Шукшин все настойчивее обращается к сатире, всё сильнее в его творчестве усиливается критическая, сатирическая струя. Он понимал, что общество строит свою жизнь, будущее в сложных условиях, где конечно же есть свои трудности, противоречия, преодоление которых является сутью развития. Шукшин «был убеждён, что прямая и беспощадная критика некоторых явлений нужна, необходима».[3]
В последовательности появления сатирических произведений разных жанров угадывалось свойственное Шукшину стремление объединять произведения вокруг ведущей проблемы, например, рассказы в циклы «Сельские жители» (1963), «Земляки» (1970), «Характеры» (1971). И сатирический ряд «выстраивался», естественно продолжая написанное ранее. Рассказ о честолюбивых помыслах Афанасия Дерябина («Мужик Дерябин», 1974) не мог не вызвать в памяти образы его собратьев – «Крепкого мужика» Шурыгина или «непротивленца» Макара Жеребцова, также одержимых жаждой увековечения своего имени в памяти потомков.
Но вместе с тем, в сатирических рассказах появились и некоторые новые черты, несвойственные предыдущим рассказам. Они проявились в содержании, типаже, формах, в общей тональности, выделяя сатирические произведения в особый ряд. Жанровое разнообразие их подтверждало устойчивость целей художника, основательность и широту замыслов. Здесь и сатирические портреты – точные, лаконичные, беспощадные («Мнение», «Пост скриптум», 1972; «Привет Сивому!», 1974), и философский диспут («Точка зрения», 1974), и повесть («Энергичные люди», 1974). Однако жанровые формы сложны, они не поддаются однозначному определению (например, «Штрихи и портрету», 1973, или опубликованные посмертно, в 1975 году, сказка «До третьих петухов» и повесть «А по утру они проснулись…»).
«Но всё же сатира не могла «потеснить» рассказы, вошедшие в те годы в сборники «Характеры», «Беседы при ясной луне». Даже обнаружив свою цельность, разящую силу, она оставалась кровно связанной со всем творчеством Шукшина и развивалась в его русле.»[4] В этом нет ничего парадоксального: разносторонний опыт, художественные искания, свойственные Шукшину, вели его в тот период именно к сатире.
В. Шукшин – признанный мастер комических сцен и характеров (например, «Миль пардон, мадам!», «Раскас», «Мой зять украл машину дров!», «Генерал Малафейкин», «Билетик на второй сеанс»). Природа комического в прозе Шукшина многозначна, чисто комедийные положения очень редки. Различные формы комизма порой образуют внешний сюжет, его «игровое начало», сотканное из недоразумений, нелепостей, «смешных» диалогов. Однако подлинное содержание глубже, значительнее, оно развивается даже драматично. Внутренний сюжет создает психологические коллизии, которые его преобразуют, усложняют, не снимая комедийного начала.
Иван Петин своими попытками раскрыть душу, вызвать сочувствие у людей кажется смешным. Однако «неизреченность» мыслей, невысказанность чувств и переживаний, духовная немота – беда человеческая, она горше одиночества («Раскас», 1967). В рассказе «Пост скриптум» (1972) преобладает по большему счёту стихия комизма: комедийна ситуация, нелепы оценки, рассуждения туриста Михаила Демина, его притязания, наконец, словесно-речевая форма монолога героя с ее откровенно сатирической функцией: «Город просто поразительный по красоте, хотя, как нам тут объяснили, почти целиком на сваях. Да, Петр Первый знал, конечно, свое дело туго. Мы его, между прочим, видели – по известной тебе открытке: на коне, задавивши змею…» и т.д