Ці можна ўзяць сямью Сашы Траянавай і Пятра Шапятовича за прыклад? Ці хацелі б вы, каб у вашай сям'і былі такія узаемаадносины, якія былі паміж Сашай і Пятром?
Много людей сражалось за нашу Советскую страну. Более двадцати миллионов жизней унесла война.Жил на земле человек, звонкоголосый, веселый, внешне неприметный. Умел работать, любить, мечтать. Сумел он, когда потребовалось, драться за все, что любил. По-матросски. Годы но люди помнят и долго еще будут помнить черноморского матроса. А матроса нет... Ни его, ни тени на солнечной земле от сильной высокой фигуры. Нет... Плачь, радуйся, молчи, стиснув зубы. Нет. Только море. Широкое, черное. Только серые камни. Сухая, как губы солдата, земля. Над землей- памятник к небу, к хмурым тучам- пятиконечная звезда. А к земле - якорные цепи. Последний причал. "Здесь похоронены двадцать пять матросов Черноморского флота. Вечная слава - героям! 29 декабря 1941 г.". Бьют о берег волны. Развертываются откуда-то справа. Раз... Раз... Раз... Взрываются между камнями, встают на дыбы яростными столбами. Бьют о берег волны... А над морем, над набережной и над памятником- огромные серые скалы. Плывут тяжелые облака. Кто они, эти моряки? Вы знаете, как погибли они? Глухо вздыхает море. Кто же расскажет о них, павших здесь в 41-м? Кто знает их имена? Разве что море... Но оно не любит открывать тайны свои. Волны, волны... Темно-зеленые, бесконечные. Расскажите, ведь вы ничего не забыли, волны. И показалось мне, что волны стали биться сильнее. Казалось, что их пенными раскатами говорило море: "Помню!.. Помню!... Помню!...". Много лет назад так же плыли облака над Крымом, низкие, тяжелые. И у берегов его так же, как сейчас, глухо шумело море. Шел 1941 год. Фашистские радиостанции до хрипоты вопили: "Севастополь пал! Крым взят. Мы хозяева этой земли". Они врали. Севастополь стоял насмерть. Город сражался. Здесь, у этих скал, высадился один из десантов. Незаметно к самому берегу подошла подводная лодка, и с нее в холодную воду погрузились первые моряки-десантники. Вспомни, море, сколько их было. Они терпеливо стояли в холодной воде по горло и ждали, пока из лодки сойдет последний. О чем думали они, молодые, рослые парни, силе и красоте которых когда-то улыбались черноморские девушки? Вот она рядом, земля! Еще полтора десятка шагов. Еще совсем немного. Как вдруг... Разорвалась тишина, рассекли ее огненные трассы. Закипело море у берегов. Бой разгорался. Один за другим падали моряки. На берегу и в воде-там, где застала смерть. Кто видел, как сражались моряки? Только море да огненно-черное небо. Сотни автоматов, пулеметов, пушек, точно обезумев, кромсали маленький кусочек суши и моря. Один за другим умолкали матросские автоматы. И вот наступили последние минуты. Земля не забудет. Люди узнают. Да, десант погибал. И никакое чудо не могло не могло В эту ночь по шоссейным дорогам спешили вражеские части. Враги ослабили оборону возле других мест и торопились заткнуть огненную брешь. Они боялись, что этот клочок может стать большим плацдармом. Когда на улицах приморских городов загремело тысячеголосое "Ура!", только тогда фашистское командование поняло, что сильно просчиталось. А в маленькой черноморской бухте погибала отвлекающая группа. Эти моряки уже никогда не узнают, как много сделали они для основного десанта. Память о них никогда не умрет.
Сорель Жюльен — сын старика плотника из городка Верьер, сделавший блестящую карьеру в годы Реставрации, однако оставшийся духовно чужим этой эпохе, потому что его сердце безраздельно принадлежит Наполеону и тому веку героики, который ассоциируется для Ж. с именем низвергнутого императора. Катастрофа героя, оканчивающего свой путь на плахе, когда ему всего 23 года, по логике развития фабулы является лишь завершением запутанной интимной ситуации, которая склоняет Ж. ради брака с юной маркизой де Ла Моль посягнуть на жизнь г-жи де Реналь, своей первой и, как ему открылось перед казнью, единственной возлюбленной. Однако, в сущности, его гибель предопределена невозможностью самоутверждения, даже если оно вынуждено осуществляться в формах внешнего конформизма и социальной мимикрии, какой требует от юного идеалиста и мечтателя время всеобщей трусости, цинизма и раболепия. Судьба Ж. воссоздана с отличающим Стендаля умением, касаясь тончайших побуждений души и сугубо частных эпизодов биографии, обнаружить за самыми сокровенными порывами действие надличностных причин и факторов. Частное бытие вписано в историю, хотя автор как будто поглощен исключительно анализом психологических коллизий и велений сердца. «Красное» и «черное» — начала, которые, оставаясь антагонистичными, срастаются в сознании Ж. и ведут свой непрекращающийся спор в его душе, неотвратимо приближая крах, которым увенчивается финал этой жизненной одиссеи. Принадлежа гнусному времени, которое ему досталось, Ж. старается во всем подражать кумиру, поминутно напоминая себе, что «Бонапарт, никому не известный поручик, без гроша за душой, стал владыкой мира только благодаря своей шпаге». Самому ему, однако, приходится прокладывать себе путь не шпагой, а притворным благочестием, покорностью принятым установлениям, которая граничит с лакейством, и казуистикой, исподволь растлевающей душу. Ж. испепеляет честолюбие, требующее от него зримых триумфов, чтобы доказать себе и миру, что он вылеплен из того же теста, «из какого сделаны великие люди», в тридцать лет становившиеся наполеоновскими маршалами. Но своих побед Ж. добивается не на полях славы, а в хитросплетении интриг, дав себе клятву «высказывать только такие мнения, которые ему самому представлялись ложными». Маска прирастает к нему столь плотно, что за нею едва различимо лицо, одухотворенное «священным огнем» ненависти к воцарившейся безликости и продажности, от которых не свободен он сам.
