Последняя реплика гоголевской пьесы, возвещающая о приезде настоящего ревизора, который требует «сей же час к себе», вполне применима к театральной ситуации своего времени. Комедия в определенном смысле осуществила проверку сценического искусства второй половины 1830-х годов.
«Ревизор» вошел в российскую жизнь стремительно и властно. В январе 1836 г. писатель читал пьесу у В. А. Жуковского, в марте цензура дала разрешение на постановку, в апреле-мае «Ревизор» вступил на подмостки двух театральных центров страны — Петербурга и Москвы, подтвердив тем самым мысль Гоголя о том, что «драма живет только на сцене» (X, 263). То есть не и полгода с момента первого чтения пьесы, и она, по определению П. А. Вяземского, стала фактом «литературным, общественным и нравственным»1. Он же свидетельствовал о своеобразной моде на «Ревизора», сложившейся в светских кругах: «Лучшее общество сидит в ложах и креслах, когда его играют; брошюрка „Ревизора“ лежит на модных столиках из мастерской Гамбса»2. Цензор А. В. Никитенко отметил в своем дневнике: «Комедия Гоголя «Ревизор» наделала много шуму. Ее беспрестанно дают — почти через день. Государь был на первом представлении, хлопал и много смеялся <...> Была государыня с наследником и великими княжнами. Их эта комедия тоже много тешила. Государь даже велел министрам ехать смотреть „Ревизора“»3.
Можно даже говорить о ситуации «после „Ревизора“», сложившейся в обществе вслед за появлением пьесы на сцене. И эта ситуация в некоторых случаях носила парадоксальный, почти фантасмагорический характер. В ней причудливо переплетались «хвала и клевета», восторг и испуг, инертность художественного восприятия и проницательные эстетические догадки.
Первая послепремьерная хвала исходит от императора. Если суммировать сведения из театральных мемуаров об этом событии, то последовательность такова: Николай I изволил присутствовать на спектакле и был «чрезвычайно доволен, хохотал от всей души»4, затем, как свидетельствует со слов отца сын известного актера Александринского театра П. А. Каратыгина, царь, «выходя из ложи, сказал: „Ну, пьеска! Всем досталось, а мне — более всех!“»5 — после чего отдал распоряжение наградить ценными подарками в виде перстней автора пьесы, исполнителей ролей Городничего (И. И. Сосницкий), Хлестакова (Н. О. Дюр), Осипа (А. И. Афанасьев).
5.Можно назвать данное произведение повестью с элементами фантастики. В. Г. Белинский неодобрительно отозвался о повести “Портрет”: “Портрет есть неудачная попытка г. Гоголя в фантастическом роде. Здесь его талант падает, но он и в самом падении остаётся талантом. Первой части этой повести невозможно читать без увлечения; даже, в самом деле, есть что-то ужасное, роковое, фантастическое в этом таинственном портрете, есть какая-то непобедимая прелесть, которая заставляет вас насильно смотреть на него, хотя вам это и страшно. Прибавьте к этому множество фантастических картин и очерков во вкусе г. Гоголя; вспомните квартального надзирателя, рассуждающего о живописи; потом эту мать, которая привела к Черткову свою дочь, чтобы снять с неё портрет, и которая бранит балы и восхищается природою – и вы не откажете в достоинстве этой повести. Но вторая её часть решительно ничего не стоит; в ней не видно г. Гоголя. Это явная приделка, в которой работал не ум, а фантазия не принимала никакого участия”.Гоголь решает переделать повесть “Портрет”. К 1841 году эта работа была закончена. Появились существенные изменения: изменилась фамилия главного героя (раньше она была Чертков, что подчёркивало его связь с нечистой силой.
Последняя реплика гоголевской пьесы, возвещающая о приезде настоящего ревизора, который требует «сей же час к себе», вполне применима к театральной ситуации своего времени. Комедия в определенном смысле осуществила проверку сценического искусства второй половины 1830-х годов.
«Ревизор» вошел в российскую жизнь стремительно и властно. В январе 1836 г. писатель читал пьесу у В. А. Жуковского, в марте цензура дала разрешение на постановку, в апреле-мае «Ревизор» вступил на подмостки двух театральных центров страны — Петербурга и Москвы, подтвердив тем самым мысль Гоголя о том, что «драма живет только на сцене» (X, 263). То есть не и полгода с момента первого чтения пьесы, и она, по определению П. А. Вяземского, стала фактом «литературным, общественным и нравственным»1. Он же свидетельствовал о своеобразной моде на «Ревизора», сложившейся в светских кругах: «Лучшее общество сидит в ложах и креслах, когда его играют; брошюрка „Ревизора“ лежит на модных столиках из мастерской Гамбса»2. Цензор А. В. Никитенко отметил в своем дневнике: «Комедия Гоголя «Ревизор» наделала много шуму. Ее беспрестанно дают — почти через день. Государь был на первом представлении, хлопал и много смеялся <...> Была государыня с наследником и великими княжнами. Их эта комедия тоже много тешила. Государь даже велел министрам ехать смотреть „Ревизора“»3.
Можно даже говорить о ситуации «после „Ревизора“», сложившейся в обществе вслед за появлением пьесы на сцене. И эта ситуация в некоторых случаях носила парадоксальный, почти фантасмагорический характер. В ней причудливо переплетались «хвала и клевета», восторг и испуг, инертность художественного восприятия и проницательные эстетические догадки.
Первая послепремьерная хвала исходит от императора. Если суммировать сведения из театральных мемуаров об этом событии, то последовательность такова: Николай I изволил присутствовать на спектакле и был «чрезвычайно доволен, хохотал от всей души»4, затем, как свидетельствует со слов отца сын известного актера Александринского театра П. А. Каратыгина, царь, «выходя из ложи, сказал: „Ну, пьеска! Всем досталось, а мне — более всех!“»5 — после чего отдал распоряжение наградить ценными подарками в виде перстней автора пьесы, исполнителей ролей Городничего (И. И. Сосницкий), Хлестакова (Н. О. Дюр), Осипа (А. И. Афанасьев).
.