В прекрасный июльский день рассказчик охотится за тетеревами в Чернском уезде Тульской губернии. Домой он возвращается под вечер и вместо знакомых мест набредает на узкую долину, напротив которой стеной возвышается частый осинник. Пройдя вдоль осинника, охотник оказывается в котлообразной лощине с пологими боками. В долине так глухо и уныло, что сердце у него сжимается. Он понимает, что окончательно заблудился, и дальше идёт по звёздам. Взойдя на высокий, резко обрывающийся холм, он видит под собой огромную равнину, которую огибает широкая река. Прямо под обрывом в темноте горят два костра. «Этот луг славится в наших околотках под названием Бежина луга». Охотник устаёт. Он спускается к кострам, у которых коротают ночь ребятишки, пасущие лошадей. Охотник переночевать, ложится у костра и наблюдает за мальчиками. Старший из них — Федя — стройный, красивый мальчик лет четырнадцати, принадлежащий, судя по одежде, к богатой семье. У неказистого Павлуши умный и прямой взгляд, а в голосе звучит сила. Горбоносое, вытянутое и подслеповатое лицо Ильюши выражает тупую заботливость. И ему, и Павлуше не более двенадцати лет. Костя — маленький, тщедушный мальчик лет десяти с задумчивым и печальным взором. Прикорнувшему в сторонке Ване лет семь. Рассказчик притворяется спящим, и мальчики продолжают разговор. Ильюша говорит о том, как пришлось ему с компанией ребят заночевать на бумажной фабрике. Наверху кто-то неожиданно затопал, спустился по лестнице, к двери подошёл. Дверь распахнулась, а за ней — никого. И вдруг кто-то как закашляет! Напугал домовой мальчишек. Новый рассказ начинает Костя. Раз плотник Гаврила пошёл в лес и заблудился. Стемнело. Присел он под деревом и задремал плотник оттого, что кто-то его зовёт. Смотрит Гаврила — на дереве русалка сидит, зовёт его к себе и смеётся. Гаврила взял и перекрестился. Русалка заплакала жалобно. «Не креститься бы тебе, говорит, человече, жить бы тебе со мной на веселии до конца дней; а плачу я, убиваюсь оттого, что ты крестился; да не я одна убиваться буду: убивайся же и ты до конца дней». С тех пор Гаврила всё невесёлый ходит.
В отдалении раздаётся протяжный звук, в лесу отзывается тонкий хохот. Мальчишки вздрагивают и крестятся. Ильюша рассказывает историю, которая приключилась на прорванной плотине, нечистом месте. Давным-давно там был похоронен утопленник. Однажды послал приказчик псаря Ермила на почту. Возвращался он через плотину поздно ночью. Вдруг видит — на могилке утопленника беленький барашек сидит. Решил Ермил забрать его с собой. Барашек из рук не вырывается, только в глаза пристально смотрит. Жутко стало Ермилу, гладит он барашка и приговаривает: «Бяша, бяша!» А барашек оскалил зубы, и отвечает ему: «Бяша, бяша!» Вдруг взлаивают и кидаются прочь собаки. Павлуша бросается за ними. Вернувшись, он говорит, что собаки почуяли волка. Охотник изумлён храбростью мальчика. Ильюша между тем рассказывает о том, как на «нечистом месте» встретили покойного барина, который искал разрыв-траву — уж очень могила на него давила. Следующая история — о бабе Ульяне, которая пошла в родительскую субботу ночью на паперть, чтобы узнать, кто умрёт в этом году. Смотрит — баба идёт, пригляделась — а это она сама, Ульяна. Затем Ильюша рассказывает поверье об удивительном человеке Тришке, который придёт во время солнечного затмения немного, мальчишки начинают обсуждать, чем леший отличается от водяного. Костя рассказывает о мальчике, которого водяной утащил под воду. Засыпают ребята только к рассвету.
На синем стекле окна теснились
узоры мороза. Открытая тетрадь сияла на столе, рядом сквозила светом
кисея сачка, блестел жестяной угол коробки. Слепцов зажмурился, и на
мгновение ему показалось, что до конца понятна, до конца обнажена
земная жизнь - горестная до ужаса, унизительно бесцельная, бесплодная,
лишенная чудес. И в то же мгновение щелкнуло что-то - тонкий звук -
как будто лопнула натянутая резина. Слепцов открыл глаза и увидел: в
бисквитной коробке торчит прорванный кокон, а по стене, над столом,
быстро ползет вверх черное сморщенное существо величиной с мышь.
Оно остановилось, вцепившись шестью черными мохнатыми лапками в
стену, и стало странно трепетать. Оно вылупилось оттого, что
изнемогающий от горя человек перенес жестяную коробку к себе, в
теплую комнату, она вырвалось оттого, что сквозь тугой шелк кокона
проникло тепло, оно так долго ожидала этого, так напряженно
набиралось сил и вот теперь, вырвавшись, медленно и чудесно росло.
Медленно разворачивались смятые лоскутки, бархатные бахромки,
крепли, 49 наливаясь воздухом, веерные жиль. Оно стало крылатым
незаметно, как незаметно становится прекрасным мужающее лицо. И
крылья
еще слабые, еще влажные- все продолжали расти,
расправляться, вот развернулись до предела, положенного им Богом, - и
на стене уже была- вместо комочка, вместо черной мыши, - громадная
ночная бабочка, индийский шелкопряд, что летает, как птица, в
сумраке, вокруг фонарей Бомбея. И тогда крылья, загнутые
на концах, темно- бархатные, с четырьмя слюдяными оконцами,
вздохнули в порыве нежного, восхитительного, почти человеческого
счастья.