Роман “Дубровский” был написан Александром Пушкиным в 1832 году. Но это произведение остается актуальным и в наши дни. Оно повествует о том, как судьба человека может измениться под гнетом жизненных обстоятельств.
Главный герой произведения – Владимир Дубровский. Он мог бы стать прекрасным военнослужащим, отличным мужем и справедливым помещиком. Но его жизнь резко изменилась после того, как умер его отец. Причиной смерти Дубровского-старшего стала вопиющая несправедливость и беззаконие. Его деревня была незаконно присвоена богатым помещиком Троекуровым, у которого не было совести, но было много денег.
Владимир не мог смириться с тем, что Троекуров теперь будет строить свои правила, вступит в права владения деревней Дубровского. Владимир был наделен гордым нравом и не смог покориться воле помещика-самодура.
Вместо того, чтобы смириться с судьбой, Владимир организовывает свою шайку и начинает грабить богачей. Кажется, вот-вот Троекуров поплатится за свои злодеяния. Но Владимир медлил. Он слишком любил Машу, дочь своего недруга. Только любовь сдерживала Владимира, и он не трогал Троекурова. Увы, богатый помещик не пощадил свою дочь и выдал ее замуж за богача. Владимир и Маша расстались навек.
Дубровский действительно преступник. Он грабил, жег поместья, на его счету и жизнь сгоревших чиновников. Но судить его слишком строго нельзя. Он не по своей воле стал на сторону преступности. Увидев, что вокруг него кишит несправедливость, когда богатые притесняют бедных, Владимир решил самостоятельно вершить правосудие.
Объяснение:
Весь строй этого орловского стихотворения отличен от стихотворения Твардовского «Я убит подо Ржевом...». И все-таки нервный корешок правды у них один.
И былинка все та же — вот щемит, щемит она на ветру то ли в строке, то ли за строкой где-то... Тридцать лет, как отгромыхала, война, а вот — щемит. Щемит и, как на каком-то знобком оселочке пережитого, вострит нашу память, покою не дает...
И так — через все богатое, многомерное творчество Сергея Сергеевича Орлова, через все его книги от первого сборника до избранного. И тут каждый раздел — раздел не просто, а раздел-перекат, как на северной ключевой черемуховой реке. И вся эта река, звонкоструйная, чистая, полнит собой глубокое Белое озеро — озеро рождества поэта, озеро его юности.
Я знал, что Сергей Орлов работает над новой книгой, знал и даже поторапливал его при встречах: хотелось, чтобы она у него поскорей вышла.
Но Орлов, как всегда, умел не торопиться — так он любил свою работу — и, как всегда, оставался верен своему рабочему шагу: шел, как и шел — ровно, уверенно, без суетных рывков и досадных срывов.
И это не только в творчестве.
Это у Орлова было во всем.
Это — и в слове, и в деле.
Это — и в службе, и в дружбе.
Это — в самом характере Орлова, в его, я бы сказал, северянской первооснове, в уставе души: уж если делать, так добротно, уж если баять, так красно.
И — совестливо!
Вот первопункт его жизненной и творческой заповеди. И поэтому все, к чему так или иначе имел касательство Орлов: Орлов — руководитель семинара, Орлов-секретарь Орлов-докладчик — все, все говорило нам, что это его — личностно орловское. Его — обстоятельное, талантливое, яркое.
А ярче и талантливее всего это проявлялось в стихах.
И мы ждали от него новых стихов.
Ждали новую книгу...
И вдруг — во что до сих пор никак не хочется верить — Орлов? не стало.
Для нас, близких друзей поэта, весть о его кончине сперва показалась какой-то чудовищной нелепостью, граничащей с обманом: как так?! Вроде бы особенно ни на что не жаловался, не докучал врачам, и вдруг!..
Но в том-то все и дело, что это не совсем так, «вдруг».
Была война. Была та самая Великая, изо дня в день четыре года смертно полыхавшая война, на которой Орлов, дважды горевший в танке, чудом, можно сказать, уцелел. Она, та война, была не только тысячеверстой линией огня и крови, линией поминутной смерти и мучительной каждодневной боли, но и многолетней, обращенной сюда, в сторону нашего сегодня, полосой чудовищных разрушений, пожарищ, пустырей, полосой ноющих к непогоде ран, полосой безутешных материнских и вдовьих слез, полем перенапряженных нервов, полем памяти, полем пережитого.
Танкисты спят, как запорожцы, в травы
Закинув руки, растрепав чубы...