Детская литература уже не могла прокормить Хармса, и они с женой временами жестоко голодали. "Пришло время еще более ужасное для меня, - записывает он 1 июня 1937 года. - В Детиздате придрались к каким-то моим стихам ("Из дома вышел человек..." - Вл.Г.) и начали меня травить. Меня прекратили печатать. Мне не выплачивают деньги, мотивируя какими-то случайными задержками. Я чувствую, что там происходит что-то тайное, злое. Нам нечего есть. Мы страшно голодаем. Я знаю,что мне пришел конец..."
В среде писателей он чувствует себя чужим. Стихи "На посещение Писательского Дома 24 января 1935 года" начинаются строчками: "Когда оставленный судьбою, Я в двери к вам стучу, друзья, Мой взор темнеет сам собою И в сердце стук унять нельзя..."
Второй арест, в 1937 году, не сломил его. После скорого освобождения он продолжал творить. Чудо,чудеса врывались в его рассказы и пьесы, приобретая подчас гротесковые, абсурдные формы, но эти формы парадоксальным образом соотносились с той жизнью, которая окружала самого Хармса, и потому даже самые короткие его вещи выглядят художественно и философски законченными.
Он жил высокой духовной жизнью, пускай его круг ограничивался несколькими друзьями (Введенский, Липавский, Друскин, Олейников.. .). Большая дружба связывала его с художниками: Петром Соколовым, Владимиром Татлиным (он, кстати, талантливо иллюстрировал его книжку "Во-первых и во-вторых"), с Казимиром Малевичем, на смерть которого он отозвался прекрасными стихами, с ученицами Филонова Алисой Порет и Татьяной Глебовой, с музыкантами Исайей Браудо, Марией Юдиной, с Иваном Соллертинским...
Я нарочно не останавливаюсь на внешнем облике Хармса, столько раз описанном во всех мемуарах, - облике чудака. Нет, мемуаристы этот облик, конечно, не выдумали, не сочинили. Хармс и вправду одевался на обычный взгляд вызывающе, странно, иногда нелепо, но если мы будем говорить только об этом, мы не узнаем о Хармсе ничего. Это все из области легенды и анекдотов о Хармсе. А по сути его внешность могла стоить ему жизни. Вера Кетлинская, которая возглавляла в блокаду ленинградскую писательскую организацию, рассказывала, что ей в начале войны, приходилось несколько раз удостоверять личность Хармса, которого подозрительные граждане, в особенности подростки, принимали из-за его странного вида и одежды (гольфы, необычная шляпа, "цепочка с массой загадочных брелоков вплоть до черепа с костями" и т.д.) за немецкого шпиона. "Двадцать третьего августа, - сообщала в письме от 1 сентября 1941 года М.Малич своему другу Наталии Шанько, эвакуировавшейся на Урал, - Даня уехал к Николаю Макаровичу. Я осталась одна без работы, без денег, с бабушкой на руках. Что со мной будет, я не знаю, но знаю только, что жизнь для меня кончена с его отъездом". "Отъезд," "к Николаю Макаровичу" - что за этим стояло, друзья понимали сразу. Н.М.Олейников был давно арестован и, по слухам, погиб. <...>
Читая повесть, невозможно не восхищаться характером Петра Андреевича Гринева. Будучи взрослым человеком он честно признавался в том, что в отроческие годы жил как босый пацан, бегал за птицами и играл в игры с другими босыми мальчишками. В семнадцать лет по велению родного отца поехал в Белогорскую крепость. По пути Петруша с своим слугой Савельичем заехали в Симбирск. Там, будучи чрезмерно самоуверенным и легкомысленным, Петруша проиграл 100 рублей в снукер Зурину. Усвоив, что долг платежом красен, он грубо разговаривает с Савельичем, чтоб тот выдал ему нужную сумму. Но Петр умеет прислушиваться к совести и признавать себя неправым; поэтому он позже извиняется перед Савельичем. Молодежный, с отсутствием мало хоть маломальского опыта и наивный, он страшно мечтает поскорей повзрослеть. Однако для этого он часто выбирает не те И хотя в душе он добр и стыдиться плохих поступков, которые совершает по неопытности, все равно не перестает экспериментировать со своим поведением.
Встретившись во время бурана с путником, который вывел их к настоящему двору, Петруша одаривает его заячьим тулупом, поступая благородно.
Первые впечатления Петруши от Белогорской крепости сразу были не лучшими. Он скучает. Он начал увлекаться написанием стихов и постепенно влюбляется в Машу Миронову. Из-за любви к Маше он решается на дуэль с Швабриным. Ну и Петруша показывает себя с другой стороны как защитник, благодетель и отважный человек. Он уже не дворянский мальчишка, он умеет постоять за свою честь, умеет обращаться со оружием.
Большое влияние на характер Петруши сыграла любовь его к Марии. Мы видим, что Петруша не просто влюблен, он готов сделать все для своей возлюбленной. Взросление Петра и готовность к самопожертвованию проявляются во время казни Петруши, когда он вел себя спокойно и смело смотрел в глаза Пугачеву.
Предложение Пугачева перейти к нему Петруша отверг и остался верен присяге, не изменил своей чести.
Любовь к Маше заставила Петрушу нарушить воинскую дисциплину Савельича, Петруша вновь проявляет доброту и смелость. Смело и правдиво он разговаривает с Пугачевым, чем вызывает доверие и тем самым и себя и свою возлюбленную Марию.
Петруша все же не задумывается как со стороны он выглядит, когда принимает Пугачева. Но все же попав в тюрьму, Петруша даже и не пытался защищать себя, не желая впутывать в судебный процесс Марию.
В повести мы видим постепенно взрослеющего Петра, свято соблюдающего данную присягу и завет отца. Его характер, порой юношеский, но добрый и стойкий. Умение платить добром за добро и быть благородным не может не вызывать восхищение.
Тема " Береги честь смолоду " Для кого даже честь — пустяк,
Для того и все прочее ничтожно.
Аристотель
Повесть "Капитанская дочка" — одно из исторических произведений А. С. Пушкина. Писатель воссоздал историю Пугачевского бунта в форме записок участника событий, офицера екатерининской армии Петра Гринева. Исторические события влияют на судьбу всех героев повести и определяют ее. Важной проблемой повести является проблема чести и долга. Не случайно эпиграфом к произведению служит народная пословица: "Береги платье снову, а честь — смолоду". Она же является основным принципом жизни Гринева-старшего.
Для Андрея Петровича Гринева, который является представителем старого служивого дворянства, понятие чести — это прежде всего честь офицера и дворянина. "Служи верно, кому присягнешь. Слушайся начальников...", — так наставляет отец сына. Под стать Гриневу-отцу и комендант Белогорской крепости Миронов, который отказывается присягнуть Пугачеву: "Ты мне не государь. Ты вор и самозванец". Он понимает, что его повесят, но даже под страхом смерти не нарушает присягу. Иван Кузьмич выполнил свой долг, обороняя до последней минуты крепость и не боясь смерти: "Умирать так умирать: дело служивое". Для Гринева-отца смерть тоже не страшна, а страшна потеря чести: "Не казнь страшна... Но дворянину изменить своей присяге...". Долг офицера он видит в служении Отечеству, а не в дуэлях и прожигании денег в столице, поэтому и отправляет сына Петра служить в Белогорскую крепость.
Петр Гринев — представитель уже другого поколения, поэтому и понятие о чести у него несколько другое. Он расширяет это понятие до общечеловеческого и гражданского значения. Петр вступает в бой за честь Маши Мироновой; дерется на дуэли, зная, что они запрещены. Он ставит человеческую честь выше офицерской. Гринев признает героические качества вождя восстания, но это не значит, что он может нарушить присягу: "Я природный дворянин, я присягал государыне императрице: тебе служить не могу". Он пойдет против Пугачева: долг офицера повелевает сражаться против самозванца, вора и убийцы. Чувство долга стоит выше личных интересов, выше его чувств: "...долг чести требовал моего присутствия в войске императрицы".
Совсем другой человек Швабрин. Алексей Иванович Швабрин — бывший гвардейский офицер, переведенный служить в Белогорскую крепость за дуэль. Он изменяет присяге и переходит на службу к Пугачеву, хотя глубоко презирает и народ, и самого вождя. Для него не существует понятий "честь", "долг", "присяга"; ему важно жизнь любым Швабрин изменяет долгу офицера. Да и за Машей Мироновой он скорее всего ухаживал из-за скуки гарнизонной жизни. Отвергнутый, он полон жажды мести и всеми старается очернить Машу.
Гринев, общаясь с Пугачевым, понимает, что перед ним не просто бунтовщик, а человек со своими принципами, с чувством долга и чести. "Долг платежом красен", — говорит Пугачев. Оценив доброту и смелость Гринева, самозванец не может повесить его. "Казнить так казнить, жаловать так жаловать". Он не видит в Гриневе врага. Впоследствии Пугачев Петру и накажет Швабрина.
Для нас, как и для А. С. Пушкина, восстание под предводительством Пугачева — история. Но извечным остается выбор: честь или бесчестие, долг или безответственность.
Детская литература уже не могла прокормить Хармса, и они с женой временами жестоко голодали. "Пришло время еще более ужасное для меня, - записывает он 1 июня 1937 года. - В Детиздате придрались к каким-то моим стихам ("Из дома вышел человек..." - Вл.Г.) и начали меня травить. Меня прекратили печатать. Мне не выплачивают деньги, мотивируя какими-то случайными задержками. Я чувствую, что там происходит что-то тайное, злое. Нам нечего есть. Мы страшно голодаем. Я знаю,что мне пришел конец..."
В среде писателей он чувствует себя чужим. Стихи "На посещение Писательского Дома 24 января 1935 года" начинаются строчками: "Когда оставленный судьбою, Я в двери к вам стучу, друзья, Мой взор темнеет сам собою И в сердце стук унять нельзя..."
Второй арест, в 1937 году, не сломил его. После скорого освобождения он продолжал творить. Чудо,чудеса врывались в его рассказы и пьесы, приобретая подчас гротесковые, абсурдные формы, но эти формы парадоксальным образом соотносились с той жизнью, которая окружала самого Хармса, и потому даже самые короткие его вещи выглядят художественно и философски законченными.
Он жил высокой духовной жизнью, пускай его круг ограничивался несколькими друзьями (Введенский, Липавский, Друскин, Олейников.. .). Большая дружба связывала его с художниками: Петром Соколовым, Владимиром Татлиным (он, кстати, талантливо иллюстрировал его книжку "Во-первых и во-вторых"), с Казимиром Малевичем, на смерть которого он отозвался прекрасными стихами, с ученицами Филонова Алисой Порет и Татьяной Глебовой, с музыкантами Исайей Браудо, Марией Юдиной, с Иваном Соллертинским...
Я нарочно не останавливаюсь на внешнем облике Хармса, столько раз описанном во всех мемуарах, - облике чудака. Нет, мемуаристы этот облик, конечно, не выдумали, не сочинили. Хармс и вправду одевался на обычный взгляд вызывающе, странно, иногда нелепо, но если мы будем говорить только об этом, мы не узнаем о Хармсе ничего. Это все из области легенды и анекдотов о Хармсе. А по сути его внешность могла стоить ему жизни. Вера Кетлинская, которая возглавляла в блокаду ленинградскую писательскую организацию, рассказывала, что ей в начале войны, приходилось несколько раз удостоверять личность Хармса, которого подозрительные граждане, в особенности подростки, принимали из-за его странного вида и одежды (гольфы, необычная шляпа, "цепочка с массой загадочных брелоков вплоть до черепа с костями" и т.д.) за немецкого шпиона. "Двадцать третьего августа, - сообщала в письме от 1 сентября 1941 года М.Малич своему другу Наталии Шанько, эвакуировавшейся на Урал, - Даня уехал к Николаю Макаровичу. Я осталась одна без работы, без денег, с бабушкой на руках. Что со мной будет, я не знаю, но знаю только, что жизнь для меня кончена с его отъездом". "Отъезд," "к Николаю Макаровичу" - что за этим стояло, друзья понимали сразу. Н.М.Олейников был давно арестован и, по слухам, погиб. <...>