На глазах растут ребята! Жил в стихах моих когда-то Вовка - добрая душа. (Так прозвали малыша!) А теперь он взрослый малый, Лет двенадцати на вид, И читателей Взрослый Вовка удивит. С добротой покончил Вовка, Он решил - ему неловко В зрелом возрасте таком Быть каким-то добряком! Он краснел при этом слове, Стал стесняться доброты, Он, чтоб выглядеть суровей, Дергал кошек за хвосты. Дергал кошек за хвосты, А дождавшись темноты, Он просил у них прощенья За плохое обращенье. Знайте все, что он недобрый, Злее волка! Злее кобры! - Берегись, не то убью! - Пригрозил он воробью. Целый час ходил с рогаткой, Но расстроился потом, Закопал ее украдкой В огороде под кустом. Он теперь сидит на крыше, Затаившись, не дыша, Лишь бы только не услышать: "Вовка - добрая душа!"
В отличие от ранних рассказов, в центре которых была судьба или отдельный эпизод биографии героя, рассказ "Век живи - век люби" отличаеся исповедальностью, вниманием к тончайшим и таинственным движениям души, которая мечется в поиске гармонии с собой, миром, Вселенной. По очень точному наблюдению критики, — «новый уровень общения людей: здесь душа с душою говорит» . Если в повестях Распутина душа высока в своей трагедии, но одинока, то в рассказах она распахнута навстречу миру, природе. Эта устремленность вовне душ героев обуславливает их обогащение неведомыми ранее чувствами. Любовь к добру — вот что привлекает в героях распутинских рассказов. Все они стремятся обрести внутреннюю гармонию, быть в ладу с собою, с людьми, с природой. Может быть, это происходит еще и потому, что энергия доброты, излучаемая взрослыми, жадно воспринимается детьми и затем приносит в их душах щедрые дары. В одном из лучших рассказов Распутина «Век живи — век люби» пятнадцатилетний Саня как раз и является носителем такого изначального заряда добра, уже требующего своей реализации. Это добро воплощено в стремлении к любви, ибо в ней — вся сила, держащая этот мир, не дающая ему пропасть; в ней — вся сущность человека: для того он и явлен миру, чтобы отблагодарить, согреть его своею любовью. Иначе, зачем человек в прекрасном мире — не для себя же только одного рожден он на свет?!
Быль сия относится ко времени, когда рассказчик был еще дитятею. отец с одним из сыновей уехал в крым продавать табак, оставив дома жену, трех еще сыновей да деда стеречь баштан — дело прибыльное, проезжих много, а всего лучше — чумаки, что рассказывали диковинные . как-то к вечеру приходит несколько возов с чумаками, да все старинными дедовыми знакомцами. перецеловались, закурили, пошел разговор, а там и угощение. потребовал дед, чтоб внуки плясали, гостей потешили, да недолго терпел, сам пошел. плясал дед славно, такие кренделя выделывал, что диво, покуда не дошел до одного, места близ грядки с огурцами. здесь ноги его стали. пробовал сызнова — то же. уж и бранился, и снова начинал — без толку. сзади кто-то засмеялся. огляделся дед, а места не узнает: и баштан, и чумаки — все пропало, вокруг одно гладкое поле. все ж понял, где он, за поповым огородом, за гумном волостного писаря. «вот куда затащила нечистая сила! » стал выбираться, месяца нет, нашел в темноте дорожку. на могилке поблизости вспыхнул огонек, и другой чуть поодаль. «клад! » — решил дед и навалил для приметы изрядную ветку, поскольку заступа при себе не имел. поздно вернулся он на баштан, чумаков не было, дети спали. на следующий вечер, захватив заступ и лопату, направился он к попову огороду. вот по всем приметам вышел в поле на давешнее место: и голубятня торчит, а гумна не видно. пошел ближе к гумну — пропала голубятня. а тут припустил дождик, и дед, так и не нашед места, прибежал с бранью обратно. назавтра ввечеру пошел он с заступом прокопать новую грядку, да, минуя проклятое место, где ему не танцевалось, в сердцах ударил заступом, — и оказался в том самом поле. все узнал он: и гумно, и голубятню, и могилку с наваленной веткой. на могиле лежал камень. обкопав, дед отвалил его и хотел было понюхать табачку, как кто-то чихнул у него над головою. осмотрелся — нет никого. принялся дед копать и нашел котел. «а, голубчик, вот где ты! » — воскликнул дед. то же сказал и птичий нос, и баранья голова с верхушки дерева, и медведь. «да тут страшно слово сказать» , — пробормотал дед, а вслед за ним и птичий нос, и баранья голова, и медведь. дед хочет бежать — под ногами круча без дна, над головой гора нависла. дед бросил котел, и все стало по-прежнему. решив, что нечистая сила только пугает, он схватил котел и кинулся бежать. об эту пору на баштане и дети, и пришедшая мать недоумевали, куда подевался дед. отужинав, пошла мать вылить горячие , а навстречу ей бочка ползет: видно, кто-то из детей, шаля, толкает ее сзади. мать плеснула в нее . оказалось, что это дед. открыли дедов котел, а в нем сор, дрязг и «стыдно сказать, что такое» . с той поры заклялся дед верить черту, проклятое место загородил плетнем, а когда наняли поле под баштан соседние козаки, на заколдованном месте вечно всходило что-нибудь «черт знает что такое! » . главным героем был дед
На глазах растут ребята!
Жил в стихах моих когда-то
Вовка - добрая душа.
(Так прозвали малыша!)
А теперь он взрослый малый,
Лет двенадцати на вид,
И читателей
Взрослый Вовка удивит.
С добротой покончил Вовка,
Он решил - ему неловко
В зрелом возрасте таком
Быть каким-то добряком!
Он краснел при этом слове,
Стал стесняться доброты,
Он, чтоб выглядеть суровей,
Дергал кошек за хвосты.
Дергал кошек за хвосты,
А дождавшись темноты,
Он просил у них прощенья
За плохое обращенье.
Знайте все, что он недобрый,
Злее волка! Злее кобры!
- Берегись, не то убью! -
Пригрозил он воробью.
Целый час ходил с рогаткой,
Но расстроился потом,
Закопал ее украдкой
В огороде под кустом.
Он теперь сидит на крыше,
Затаившись, не дыша,
Лишь бы только не услышать:
"Вовка - добрая душа!"