Посетитель вышел от моего начальника и, что-то мурлыча себе под нос, стал надевать плащ. Видимо, визит его был приятный, потому что он великодушно сказал:
— А ведь я вас где-то встречал. Только вот где, не помню.
— Как же, — ответил я. — Встречали, встречали. Не то чтобы вы меня, а правильнее будет сказать — я вас. Даже фамилию вашу помню. — я назвал фамилию.
— Верно, — польщенно улыбнулся он. — Тот самый. Так где же это было? Напомните.
— А вы нам одно время читали ужасно глупые лекции, — сказал я.
— Не может быть, — смешался он.
— Да как же не может! — запротестовал я. — Там еще, помню, была такая нелепая фраза. — И я привел фразу.
— Странно, — пробормотал посетитель. — Мне раньше никто ничего подобного не говорил.
— А вот это действительно странно, — согласился я. — Ведь я не один вас слушал. Со мной рядом обычно сидел, — я назвал фамилию. — Он теперь занимает, — я назвал должность.
— Да, да, — сказал посетитель, невольно подтягиваясь. — Знаю Кирилла Трофимовича. Блестящая карьера…
— Вот-вот! — обрадовался я. — Он, между прочим, на ваших лекциях всегда спал. С открытыми глазами. Это у него такая студенческая привычка была.
— Однако… — взялся за подбородок посетитель. — Вчера к себе вызывал — хоть бы одно слово… об этом…
— А деликатный человек, — заметил я. — Да вы не переживайте — еще скажут.
— Не думаю. — сухо сказал посетитель и вышел.
После обеда мне позвонил Кирилл. — Ты чего это наплел Фукушанскому? — недовольным голосом спросил он.
— Ничего такого я ему не наплел, — ответил я. — Сам привязался: где да где он меня встречал. Ну, я и напомнил… Между прочим, и про твое отношение сообщил.
Кирилл аж застонал в трубку.
— Ты представляешь, что натворил?! Мы его сейчас назначаем председателем комиссии по борьбе… А после твоего безобразного поступка что прикажешь делать?
— Господи, Киря! — сказал я. — Как это что делать? Не назначать — и все! Зачем его в председатели, такого дурака?!
— Тебя не спросили! — рассердился Кирилл и положил трубку.
Спустя еще некоторое время позвонил Игнат Платонович.
— Как же это вы себя ведете, дорогой товарищ? — спросил он.
— А как я себя веду? — сказал я. — Как обычно.
— Значит, обычно так ведете? Ясно… Докатились!
И наконец, раздался звонок от самого Льва Федоровича.
— Хто? — брезгливо спросил он. — Ага… это что же, тот самый?
И дальше разговаривать не стал. Велел пригласить моего начальника.
— Понимаю… Понимаю… Понимаю… Понимаю! — четыре раза повторил в трубку начальник, метнув в меня соответствующее количество нокаутирующих взглядов.
К вечеру в коридоре вывесили приказ: «…старшего инспектора Маточкина уволить по сокращению штагов». Возле приказа столпились сотрудники.
— За что это увольняют беднягу Маточкина? — спросил один.
— Да он выбухал этому дураку Фукушанскому, что тот дурак, — пояснил другой.
Маша одна из главных героинь в рассказе капитанская дочка. Маша была опрятной девушкой, живущей со своими родственниками. Гриневу ( по моему мнению ) сначало Маша не примечалась, но с развитием истории она ему пригляделась. Маша не долюбливала Швабрина. Она даже и не смотрела на него. но Швабрин был другого мнения, он же наоборот любил ек и мечтал на ней женится. Маша любила главного героя, с каждым разом он ей все больше и больше приглядывалась , он был храбрым и смелым. А родители Гринева напротив были против их так как они узнали о его приключениях, дуэлях и ранение, они обещали что у везут его от туда, но эта преграда не останавливала их любовь Я считаю что автор по мимо исторических действий хотел показать на сколько бывает любовь сильна.
Друзьями Швабрин и Гринев так и не стали. Причиной их ссоры была Марья Ивановна Миронова. Швабрин, с характерной ему хитростью и учтивостью, рассказывал Гриневу о Маше, как о «совершенной дурочке» и охотнице за богатством, что не имело и капли правдоподобия. А делал это он потому, что когда-то получил отказ Марьи Ивановны на сватовство, а теперь видел расположение Гринева к ней и старался всячески испортить их отношения. Швабрин ни перед чем не останавливался. Дело дошло до грубых оскорблений Марьи Ивановны. Петр Андреич посчитал своим долгом заступиться за возлюбленную, за что получил вызов на поединок. В этой дуэли Швабрин проявил себя подло, ранив Гринева, пока тот отвлекся на крики Савельича. И даже после этого поступка незлопамятный Петруша великодушно простил своего «несчастного соперника». Алексей Иваныч ответил ему на это еще одним коварством: написал донос родителям Гринева. Но самая низость Швабрина заключалась в его переходе на сторону лжецаря Пугачева, ведь он сделал это по корыстным соображениям. Алексей Иваныч таким образом пытался добиться уже не любви Марьи Ивановны, а хотя бы покорности. Честность и открытость Гринева привлекли Пугачева, и он Петруше освободить Марью Ивановну от тирании Швабрина. Алексей Иваныч не хотел отдавать Машу, но не мог ослушаться «государя». Гринев с омерзением и призрением смотрел на Швабрина, который пресмыкался перед Пугачевым. После этого Петруша женился на Маше, и они уехали жить к его родителям. Их дороги со Швабриным окончательно разошлись. А.С. Пушкин не случайно использует пословицу «…береги честь смолоду» в качестве эпиграфа. Гринев сохранил свое достоинство и верность. Он не склонил колена перед врагом, даже глядя в лицо смерти. А Швабрин всегда был коварным, корыстным и подлым. Он потерял честь и стыд, «валявшись в ногах беглого казака», а все ради личной выгоды. Противоположность принципов и характеров Гринева и Швабрина делает их врагами.
Посетитель вышел от моего начальника и, что-то мурлыча себе под нос, стал надевать плащ. Видимо, визит его был приятный, потому что он великодушно сказал:
— А ведь я вас где-то встречал. Только вот где, не помню.
— Как же, — ответил я. — Встречали, встречали. Не то чтобы вы меня, а правильнее будет сказать — я вас. Даже фамилию вашу помню. — я назвал фамилию.
— Верно, — польщенно улыбнулся он. — Тот самый. Так где же это было? Напомните.
— А вы нам одно время читали ужасно глупые лекции, — сказал я.
— Не может быть, — смешался он.
— Да как же не может! — запротестовал я. — Там еще, помню, была такая нелепая фраза. — И я привел фразу.
— Странно, — пробормотал посетитель. — Мне раньше никто ничего подобного не говорил.
— А вот это действительно странно, — согласился я. — Ведь я не один вас слушал. Со мной рядом обычно сидел, — я назвал фамилию. — Он теперь занимает, — я назвал должность.
— Да, да, — сказал посетитель, невольно подтягиваясь. — Знаю Кирилла Трофимовича. Блестящая карьера…
— Вот-вот! — обрадовался я. — Он, между прочим, на ваших лекциях всегда спал. С открытыми глазами. Это у него такая студенческая привычка была.
— Однако… — взялся за подбородок посетитель. — Вчера к себе вызывал — хоть бы одно слово… об этом…
— А деликатный человек, — заметил я. — Да вы не переживайте — еще скажут.
— Не думаю. — сухо сказал посетитель и вышел.
После обеда мне позвонил Кирилл. — Ты чего это наплел Фукушанскому? — недовольным голосом спросил он.
— Ничего такого я ему не наплел, — ответил я. — Сам привязался: где да где он меня встречал. Ну, я и напомнил… Между прочим, и про твое отношение сообщил.
Кирилл аж застонал в трубку.
— Ты представляешь, что натворил?! Мы его сейчас назначаем председателем комиссии по борьбе… А после твоего безобразного поступка что прикажешь делать?
— Господи, Киря! — сказал я. — Как это что делать? Не назначать — и все! Зачем его в председатели, такого дурака?!
— Тебя не спросили! — рассердился Кирилл и положил трубку.
Спустя еще некоторое время позвонил Игнат Платонович.
— Как же это вы себя ведете, дорогой товарищ? — спросил он.
— А как я себя веду? — сказал я. — Как обычно.
— Значит, обычно так ведете? Ясно… Докатились!
И наконец, раздался звонок от самого Льва Федоровича.
— Хто? — брезгливо спросил он. — Ага… это что же, тот самый?
И дальше разговаривать не стал. Велел пригласить моего начальника.
— Понимаю… Понимаю… Понимаю… Понимаю! — четыре раза повторил в трубку начальник, метнув в меня соответствующее количество нокаутирующих взглядов.
К вечеру в коридоре вывесили приказ: «…старшего инспектора Маточкина уволить по сокращению штагов». Возле приказа столпились сотрудники.
— За что это увольняют беднягу Маточкина? — спросил один.
— Да он выбухал этому дураку Фукушанскому, что тот дурак, — пояснил другой.
— Вот кретин! — сказал первый.