В повести Александра Сергеевича Пушкина «Капитанская дочка», рассказывается о временах пугачёвского бунта. Рассказ ведётся от лица Петра Андреевича Гринёва – главного героя «Капитанской дочки». В течение повести его судьба причудливым образом переплетается с судьбой Емельяна Пугачёва…
Первая встреча Гринёва и Пугачёва произошла по дороге из Симбирска в Оренбург. Кибитка, в которой ехали Петруша Гринёв и Савельич, попала в сильный буран. Среди метели они неожиданно столкнулись с дорожным, который на их счастье, хорошо знал местность и смог вывести их к деревне. Тогда ни Гринёв, ни Савельич не знали, что это был бунтовщик Пугачёв. Петру Пугачёв показался человеком с замечательной наружностью: «Он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В чёрной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были острижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары» Пугачёв вел странные воровские разговоры с хозяином постоялого двора, на котором они остановились, но Петруша Гринёв из этого разговора ничего не понял и не придал ему особого значения. На следующее утро, когда Гринёву следовало уезжать, он сделал Пугачёву подарок, в благодарность за заячий тулуп. Савельич был очень против такого богатого подарка: « — Помилую, батюшка Пётр Андреич! – сказал Савельич. – Зачем ему твой заячий тулуп? Он его пропьёт, собака, в ближайшем кабаке». Но упрямый Петр не послушал Савельича. После этого, Пути Гринёва и Пугачёва разошлись на довольно долгое время.
Гринев, как мне кажется, из той редкой породы людей, внутренний стержень которых не ломается от житейских невзгод и заставляет даже «сильных мира сего» уважать их.
Мне кажется, что Гринёв сам не знал, как он относится к Пугачёву. Да, он не присягал ему на верность, возможно, он считал его негодяем и самозванцем, возможно, чувствовал в нем друга или покровителя. Но сам по себе Пугачёв (по крайней мере, такой, каким описал его Пушкин) человек крайне неординарный и очень интересный и если Гринёв действительно существовал и был именно таким, каким описал его Пушкин и Пугачёв был не просто бунтовщиком, то встреча таких людей действительно стоила написания отдельной повести.
Тема: зображення жар-птиці, яка вирвалася із клітки на волю, освітила все навколо, принесла радість.
Ідея: возвеличення світла та краси у житті, засудження заздрості, заклик бути добрими та життєрадісними.
Композиція вірша.
Експозиція: «І як воно трапилось — хто його зна, — …Рвонулась на волю чудесна Жар-птиця, і враз освітилась казково столиця».
Зав’язка: «Дорослим і дітям яснішали лиця, тільки ота трьохсотлітня ґава знайшла Жар-птицю непристойно яскравою».
Кульмінація: «птаха екзотична, південна, до снігів незвична. Ну, от і простудилась трішки, Лежить вона терпляче в ліжку, п'є молоко».
Розв’язка: «І скоро знов злетить вона на злість лихим, кульгавим ґавам, на новорічну радість нам!».
Художні засоби.
Епітети: золота чудесна Жар-птиця; освітилась казково; летіла ...гарно,... вільно; в найзолотішім мультфільмі; непристойно яскравою; люту стрекотняву; чужу нескромну птицю; птаха екзотична; лежить терпляче; лихим, кульгавим ґавам.
Порівняння: сусідка моя – чарівниця, з очима-намистинками.
Метафора: яснішали лиця, освітилась казково столиця, лиця посмутніли, новорічну радість.
Персоніфікація: жар-птиця простудилася, птаха чита, справа пішла.
Риторичні оклики: Як хороше жити під сонцем Жар-птиці! Вона яскра-яскра-яскррава! Таку чужу нескромну птицю тримать годиться тільки в клітці! І скоро знов злетить вона на злість лихим, кульгавим ґавам, на новорічну радість нам!
Риторичне запитання: Її нема, бо — розумієте?
Повторення: вона яскра-яскра-яскррава.
Гіпербола: трьохсотлітня старезна ґава.