я не ответил но нашол в интернете вот это:
не обежайся если что
Объяснение:
1) Чингиз Айтматов — «Материнское поле»;
2) Габриель Гарсия Маркес — «100 лет одиночества»;
3) Фридрих Ницше — «Так говорил Заратустра»;
4) Дэниел Киз — «Цветы для Элджернона»;
5) Оскар Уайльд — «Портрет Дориана Грея»;
От первой книги больше страдания, мне было 20 лет, во время чтения я плакал.
Остальные 4 книги над текстом которых я в жизни бьюсь.
Среди тех, кто пишет, есть те, кто знает, те, кто слышит. А есть те, кто цитирует кровь…
Гоша Грач, даже в том юном возрасте, когда мы с ним познакомились — а нам обоим тогда было лет по восемнадцать, — был явлением и сущностью сурово мужской, даже диковато-мужской, — на сто и больше процентов. В нём было что-то от Тараса Бульбы, от казаков… и от врубелевского Пана, — в глазах, улыбке, говоре, повадках — мощное и ласковое и скрытное одновременно… Еловое и осиновое, буреломное, уходящее в поле, в степь, к кострам. Не туристическим, а когда люди живут у костров, когда это единственная форма жизни. Он был будто скован жизнью городской, «цивильной», и в то же время неприкаян. Вот эта неприкаянность сквозила во всём, и она была всегда, с самого начала. Хотя в стихах — любых — и ранних, и поздних — горькая прозрачность и ясность.
Иногда встречая его на Покровке в 90-е, я думала о том, как он категорически не вяжется ни с какими офисами, ни с какой работой, ни с каким «зарабатыванием денег»… Он был ярким примером того, что жизнь в России, не говоря уже о литературном творчестве, никогда не исчисляется и не измеряется в денежных эквивалентах.
Воинский — настоящий мужской, воинский — был его путь. Призвание и судьба Игоря — защитить и отстоять русский язык, русский мир — такой же, как его душа, — широколиственный, хвойный, огромный, степной, с вечными кострами. И с вечными во И потрясающими откровениями. Из цикла — «Ничейная земля. Откровение Пересвета»:
… Упаси меня, Господь, уцелеть,
победителем вернуться с войны.
Мне страшны многопудовая лесть,
плеть тугая и вина — без вины,
и похмелье от победных медов,
и в душе на много лет — пустота.
Боль от ран, густая ненависть вдов,
и с разбойным кистенём — сирота.
И за старые победы — ответ
на пожарищах грядущих времян…
Упаси меня, Господь, от побед,
уложи в честной могильный курган.
Чтобы имя сохранили века
до того, как летописца рука
нацарапает бесстрастно-легко
на пергаменте: «А был ли такой?»…
В книге отчётливо звучит голос Игоря. В заметках-комментариях и предисловии к «Ничейной земле». В стихах, пьесах. В смс-переписке.
И невозможность вернуться с войны — как потусторонний сквозняк и вечный огонь — пронизывает все тексты.
ОТПУСК. РОССИЯ
В мир, исполненный света,
Я гляжу сквозь стекло.
Здесь, наверное, лето
И, наверно, тепло.
Солнце светит, не грея,
В тихий ласковый день.
Я иду сквозь деревья.
Я иду сквозь людей.
Улыбаюсь знакомым —
Не всегда невпопад.
Я, наверное, дома.
Я, наверное, рад…
Дымка, марево… Студень
Среднерусского дня.
Улыбаются люди,
проходя сквозь меня.
Воздух сладкий и волглый,
Как кондитерский крем.
Обмелевшая Волга,.
Облупившийся Кремль…
И, как тень, прохожу я,
Словно сквозь миражи,
Сквозь чужую,
позабытую жизнь.
Не свистит.
Не грохочет над моей головой.
Я, наверное, счастлив,
Потому что живой.
Но, уснув, окунаюсь,
В огнепальные сны,
Не умея вернуться
С очертевшей войны…
О том, что Игорь на Донбассе, я узнала только этой весной, от его мамы.
В марте мы со студийцами-светлоярцами ездили по детским библиотекам города с «Литературными эко-десантами», и на одно из наших выступлений в библиотеке им. Чапаева на набережной Федоровского пришли десятиклассники Ломоносовской школы со своим классным руководителем — заслуженным учителем-словесником Валерией Борисовной Грач. И она сказала, тихо, перехватив мой во Гошка — на Донбассе».
В апреле мы с Валерией Борисовной встречались ещё несколько раз, и когда я снова спрашивала: «…как там, что слышно?» — она поднимала глаза, в которых стояла бесконечная, застывшая до состояния каменной соли тревога, и произносила медленно, отчётливо, почти чеканно: «Он — говорит, — что всё — хорошо».…
Потом настал май, и пришло известие о его гибели. От пули снайпера.
Остались стихи.
В октябре вышла книга, и в Белом зале «ленинки» мы собрались на вечер его памяти. Стихи зазвучали и обрели новую жизнь: их читали молодые люди.
…За русское имя, за русскую речь! —
детей накачали строительной пеной.
Швырнули останки в горящую печь,
их жизнь на земле объявивши — изменой.
…Живые
не ставят ни в грош тишину,
не слышат ночами снарядного воя и привычной считая войну
и жуткой трагедией — школьную двойку.
…А те, что навеки остались детьми,
в небесных селениях ищут подвалы
и, спрятавшись, смотрят на землю из тьмы…
И не понимают, что их убивали,
швыряя останки в горящую печь, —
за русское имя, за русскую речь…
Михаил Лермонтов — один из самых известных русских поэтов, и признание к нему пришло еще при жизни. Его творчество, в котором сочетались острые социальные темы с философскими мотивами и личными переживаниями, оказало огромное влияние на поэтов и писателей XIX–XX веков. «Культура.РФ» рассказывает о личности, жизни и творчестве Михаила Лермонтова.
Московская юность
Михаил Юрьевич Лермонтов родился ночью со 2 на 3 октября (15 октября по новому стилю) 1814 года в доме напротив площади Красных Ворот — той самой, где сегодня стоит самый известный в России памятник поэту.
Матери Лермонтова на тот момент не было и семнадцати, а отец имел репутацию привлекательного, но легкомысленного человека. Настоящая власть в семье была в руках бабушки поэта — Елизаветы Арсеньевой. Именно она настояла, чтобы мальчика назвали не Петром, как того хотел отец, а Михаилом.
Молодой Лермонтов не отличался ни крепким здоровьем, ни веселым нравом.
Все детство он болел золотухой. Субтильный мальчик с расстройством питания и сыпью по всему телу вызывал у сверстников пренебрежение и насмешки. «Лишенный возможности развлекаться обыкновенными забавами детей, Саша начал искать их в самом себе…» — писал Лермонтов в одной из автобиографических повестей. Чем чаще недомогал Лермонтов, тем более усиленно бабушка занималась его лечением и образованием. В 1825 году она привезла его на Кавказ — так в жизни Лермонтова возник самый важный для него топоним. «Горы кавказские для меня священны», — писал поэт.
С сентября 1830 года поэт учился в Московском университете — сначала на нравственно-политическом, а затем на словесном отделении. Позже вслед за Кавказом Лермонтов назовет и Университет своим «святым местом».
Правда, дружбы сокурсников Михаил не искал, участия в студенческих кружках не принимал, споры манкировал. Среди «проигнорированных» Лермонтовым был и Виссарион Белинский: впервые они пообщались значительно позже — во время первого ареста поэта. В конце второго курса на репетиции экзаменов по риторике, геральдике и нумизматике, Лермонтов продемонстрировал начитанность сверх программы и… почти полное незнание лекционного материала. Возникли пререкания с экзаменаторами. Так в записях администрации напротив фамилии Лермонтова появилась пометка на латыни: consilium abeundi («посоветовано уйти»). После этого юноша переехал в Петербург.
Петербургское студенчество
Город на Неве Лермонтов невзлюбил, и это чувство оказалось взаимным. Санкт-Петербургский университет отказался засчитывать Лермонтову два московских года обучения — ему предложили снова поступать на первый курс. Лермонтов оскорбился и по совету друга выдержал экзамен в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.
Накануне поступления Лермонтов написал стихотворение-кредо «Парус». Однако вместо «бури» поэта в школе ждали только муштра и рутина. Здесь «не позволялось читать книг чисто литературного содержания». Лермонтов называл годы учебы «страшными» и «злополучными».
В Школе подпрапорщиков поэт получил прозвище Маюшка (по созвучию с французским «doigt en maillet» — «кривой палец»). Лермонтов действительно был сутул, но точность прозвища заключалась не только в этом. Второе его значение — отсылка к персонажу романов по имени Мае — цинику и остряку. На курсе поэт действительно держался независимо и дерзко, при этом в учебе был среди лучших студентов. В записях сокурсника Николая Мартынова (того самого, который вызвал поэта на последнюю дуэль) Лермонтов характеризуется как человек, «настолько превосходивший своим умственным развитием всех других товарищей, что и параллели между ними провести невозможно».
В петербургский период поэт начал исторический роман на тему пугачевщины («Вадим»), писал лирику (стихотворения «Молитва», «Ангел»), поэму «Боярин Орша», работал над драмой «Маскарад».
27 января 1837 года на Черной речке состоялась дуэль Александра Пушкина с Жоржем Дантесом. Еще до его гибели по Петербургу распространились слухи о смерти поэта — они дошли и до Лермонтова. Уже 28 января первые 56 стихов «Смерти поэта» были кончены, и сочинение стало стремительно распространяться в списках. Литературный критик Иван Панаев писал: «Стихи Лермонтова на смерть поэта переписывались в десятках тысяч экземпляров, перечитывались и выучивались наизусть всеми». 7 февраля Лермонтов написал 16 заключительных строк стихотворения (начиная с «А вы, надменные потомки // Известной подлостью прославленных отцов»), в которых наряду с «убийцей» виновными в смерти поэта называл высший петербургский свет и приближенных к «трону».
В конце февраля Лермонтова взяли под арест. Разбирательство проходило при личном участии императора Николая I. За Лермонтова вступились пушкинские друзья (прежде всего Василий Жуковский) и бабушка самого Лермонтова, также имевшая светские связи. В результате его «с сохранением чина» перевели в Нижегородский драгунский полк, действовавший тогда на Кавказе. Из Петербурга Лермонтов уезжал скандальной знаменитостью.
Как и хотел подробно