Первые месяцы Великой Отечественной… Кто может такое забыть? ! Это время оказалось самым тяжелым для русского народа. Враг отнял почти всё, но не смог память убить, отнять вчерашний день, сломить русский характер!
Не смог забыть об этом времени и К. Симонов. Ведь автор не являлся сторонним наблюдателем, он сам дорогами войны, по «тракту, слезами измеренному чаще, чем верстами» .
Любая война начинается с дороги. Образ дороги - символ жизненного пути, который каждый человек должен пройти достойно. И эти военные дороги разводят в разные стороны друзей: К. Симонова и А. Суркова, лирического героя и Алёшу. Лирический герой – человек, сердцем принявший боль войны, искренне любящий свою землю.
Войне неизбежно сопутствуют разлука и ожидание встречи, возвращения. Что ждёт впереди? Ждут ли? Рефреном звучат слова во второй части стихотворения «Мы вас подождём! » Мотив возвращения настойчиво выделен единоначатием (анафорой) лексически и интонационно. Синтаксический параллелизм усиливает, резко выделяет и чувства людей, и состояние природы. Эхом разносят над землёй слова-утешения леса и пажити. Риторически звучит вопрос: «Ну что им сказать, чем утешить могли мы их? » Следом идущие голоса вызывают желание ответить: «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…»
Осмысление роли литературы, искусства в жизни общества — это, наверное, один из самых важных вопросов, стоящих перед писателями и поэтами. Каждый большой художник рано или поздно задумывается о том, что он оставит людям, каким целям служило его творчество, какова вообще роль поэзии в жизни народа. Эти вопросы не могли не волновать Александра Сергеевича Пушкина. Его размышления на эту тему нашли полное и глубокое отражение в его лирике.
Идеальный образ поэта воплощен Пушкиным в стихотворении "Пророк". Время написания — 1826 год. Это была тяжелая для Пушкина пора духовного кризиса, вызванного известием о казни декабристов. Название и содержание стихотворения позволяют предположить обращение Пушкина к библейской книге пророка Исайи, который находился в отчаянии, видя, что окружающий его мир погряз в беззаконии и пороках. "И тогда прилетел... один из серафимов, и в руке у него горящий уголь". Ангел "удалил беззаконие" и "очистил грех" Исайи, поручив ему миссию по исправлению людей.
Пушкин дает в "Пророке" свою интерпретацию библейского сюжета. Его лирический герой не чувствует себя оскверненным беззаконием общества, но он не равнодушен к происходящему вокруг, хотя и бессилен что-либо изменить. Именно к такому человеку является посланник Бога:
Духовной жаждою томим, В пустыне мрачной я влачился, — И шестикрылый серафим На перепутье мне явился.
Все образы здесь истинно пушкинские, несмотря на библейский сюжет. Они знакомы нам по другим его произведениям. Так, в "Подражаниях Корану" мы встречаем тот же образ одинокого путника:
И путник усталый на Бога роптал: Он жаждой томился и тени алкал. В пустыне блуждая три дня и три ночи...
Концовка данного цикла стихотворений также перекликается с воззванием и призывом к пророку:
Мужайся ж, презирай обман, Стезею правды бодро следуй...
Мужественная энергия стиха, призыв проповедовать правду людям роднят "Подражания Корану" с "Пророком", но последний гораздо шире и богаче по содержанию.
Можно отметить также некоторые черты "Пророка" в более позднем стихотворении Пушкина "В часы забав иль праздной скуки... ". Духовное преображение поэта в этом стихотворении перекликается с физическим и нравственным преображением пророка, очищенного, опаленного в горниле человеческих страданий.
Явление "шестикрылого серафима" в "Пророке" поэту обрести дар прозрения, научиться видеть и слышать то, что недоступно зрению и слуху обыкновенных людей, постичь великие тайны бытия:
Перстами легкими, как сон, Моих зениц коснулся он. Отверзлись вещие зеницы, Как у испуганной орлицы. Моих ушей коснулся он, — И их наполнил шум и звон: И внял я неба содроганье, И горний ангелов полет, И гад морских подводный ход. И дольней лозы прозябанье.
Отныне для поэта нет тайн ни на земле, ни под водой. Это возвышает его над людьми, но вместе с тем и накладывает огромную ответственность. В минуты творческого вдохновения поэт обретает нечеловеческую обостренность видения мира, он отрешается от своего обычного состояния и внутренним взором может постичь то, что недоступно обыкновенным людям. Действия серафима становятся все более жестокими, но дар, полученный героем, приобретает все большую ценность. Наконец настает момент наивысшего духовного подъема: через ряд мучительных превращений происходит обретение мудрости, истины. Взамен "грешного" языка серафим вкладывает в уста пророка "жало мудрыя змеи", а вместо сердца вдвигает "угль, пылающий огнем". Поэт-пророк слышит голос, повелевающий ему:
Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей — И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей.
Это время оказалось самым тяжелым для русского народа.
Враг отнял почти всё, но не смог память убить, отнять вчерашний день,
сломить русский характер!
Не смог забыть об этом времени и К. Симонов. Ведь автор не являлся сторонним наблюдателем, он сам дорогами войны, по «тракту, слезами измеренному
чаще, чем верстами» .
Любая война начинается с дороги. Образ дороги - символ жизненного пути, который каждый человек должен пройти достойно. И эти военные дороги разводят в разные стороны друзей: К. Симонова и А. Суркова, лирического героя и Алёшу.
Лирический герой – человек, сердцем принявший боль войны, искренне любящий
свою землю.
Войне неизбежно сопутствуют разлука и ожидание встречи, возвращения. Что ждёт впереди? Ждут ли? Рефреном звучат слова во второй части стихотворения «Мы вас подождём! » Мотив возвращения настойчиво выделен единоначатием (анафорой) лексически и интонационно. Синтаксический параллелизм усиливает, резко выделяет
и чувства людей, и состояние природы. Эхом разносят над землёй слова-утешения леса и пажити. Риторически звучит вопрос: «Ну что им сказать, чем утешить могли мы их? » Следом идущие голоса вызывают желание ответить: «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…»