«Письмо Родиону Раскольникову»
Здравствуй, Родион Романович!
Величаю тебя таким образом без какой-либо иронии, зная, как много пришлось тебе перенести, пережить, перестрадать. Мы почти ровесники, но разделяют нас десятилетия. Сейчас всё иное: дома, машины, даже люди, ставшие жёстче, беспощаднее. И перед нами встают те же «проклятые» вопросы, которые не давали жить тебе. Я бесконечно благодарна, Родион, за то, что твой жизненный опыт мне многое объяснил, раскрыл глаза на людей, на моё место среди них.
Сразу же я поразилась тому, что «вначале было Слово». Твоё преступление имело идейные истоки — статью, подтверждающую твоё умение мыслить, чувствовать, быть сильным и убеждённым. Но она написана тобой, а продиктована, на мой взгляд, бесчеловечным обществом.
Ты молод, тебе бы, как любому молодому человеку, учиться, готовиться к вступлению в жизнь, любить. И вот ты оказываешься в холодном равнодушном Петербурге, один, без матери и сестры, без материальных средств. Читаю в «Эпилоге»: «Одного существования всегда было мало ему. Он всегда хотел большего. Может быть, по одной только силе своих желаний он и счёл себя тогда человеком, которому более разрешено, чем другому». Но сила этих, чистых самих по себе желаний сталкивается с чуждым миром и загрязняется. Сказано ведь: «Цель, для которой требуется неправые средства, не есть правая цель». И ещё: «Биение сердца для блага человечества переходит в неистовство безумного самомнения». Эти слова Гегеля мне проникнуть в самую сердцевину твоего заблуждения, объяснили причину этого оказавшегося неизбежным перехода, потому что с самого начала сердце твоё заключало червоточину эгоизма и самообмана.
Жизнь, бесспорно, очень сложна, противоречива, и в сознании отдельного человека всё отражается ещё более неразрешимо, остро. Запутанное в жизни становится ещё более запутанным в голове. В результате получаются крайности: либо “гений”, либо “вошь”, либо преступление, либо отказаться жить совсем. Получается, по-твоему, жить, утверждать себя, не убивая, не презирая других, нельзя; сказать “новое слово” без преступление невозможно. Я считаю это твоё утверждение не только ошибочным, но и странным в своей неправоте. Гамлет тоже спрашивал: “Быть или не быть?”. Но для него этот вопрос — быть или не быть человеком. Ты же отвечаешь — быть. Но кем? Властелином. Наполеоном.
В начале своего письма я говорила о том, что сочувствую тебе, понимаю, но это совсем не значит, что оправдываю. Сегодня я хорошо осознаю: никакая «среда» не снимает ответственности с человека. Достоевский пишет: «...не в одних причинах преступление, не в среде. Не уничтожайте личность человека, не отнимайте высокого образа борьбы и долга...». Среда заела — неужто избавляет от долга? Жизнь в «дурном обществе» не избавляет человека от ответственности. Рядом с тобой, по иным нравственным законам живёт Разумихин. И ты сам это знаешь и говоришь Соне: « Я вот сказал тебе давеча, что в университете себя содержать не мог. А знаешь ли ты, что я, может, и мог... Работает же Разумихин. Да я озлился и не захотел. Именно озлился...» И потом опять твои же слова: « Лизавета! Соня! Бедные, кроткие, с глазами кроткими... Милые!..»
Так сам ты мне увидеть разницу между ними и тобой, то есть между истиной и самообманом: они живут ради других, ты— ради себя. Сонино «преступление» не коснулось её души, преступление же твоё, начавшееся ещё до убийства, уже давно искорежило твою душу. Соня, в сущности, своё высокий жертвенный подвиг считает преступлением, а ты своё преступление хотел бы выдать за подвиг.
Далее сообщаю, Родион, о том, что мне приходится жить в ещё более сложное драматическое время:в сегодняшнем мире направо и налево льётся кровь
незн☝️