Ушкин сам об этом написал. И предложил два варианта:
Быть может, он для блага мира Иль хоть для славы был рожден; Его умолкнувшая лира Гремучий, непрерывный звон В веках поднять могла. Поэта, Быть может, на ступенях света Ждала высокая ступень. Его страдальческая тень, Быть может, унесла с собою Святую тайну, и для нас Погиб животворящий глас, И за могильною чертою К ней не домчится гимн времен, Благословение племен.
XXXVIII. XXXIX
А может быть и то: поэта Обыкновенный ждал удел. бы юношества лета: В нем пыл души бы охладел. Во многом он бы изменился, Расстался б с музами, женился, В деревне, счастлив и рогат, Носил бы стеганый халат; Узнал бы жизнь на самом деле, Подагру б в сорок лет имел, Пил, ел, скучал, толстел, хирел, И наконец в своей постеле Скончался б посреди детей, Плаксивых баб и лекарей.
1. Жизнь цветка мака недолгая. Цветёт пару дней, а потом лепестки осыпаются. Поэтому по мнению героини рассказа тёти Оли мак нужно сеять не на клумбе, а на грядке. Но автор всё-таки посеял мак на клумбе, и когда цветок расцвёл, то украсил своим буйным и ярким цветением клумбу, притягивая взоры. Жизнь некоторых людей похожа на цветение мака. Об этом говорит тётя Оля: "Короткая у него жизнь. Зато без оглядки, в полную силу прожита. И у людей так бывает... " И примером её словам служит жизнь и судьба её сына, военного лётчика Алексея, который погиб в бою, спикировав на своём "ястребке" на фашистский бомбардировщик. 2. Увидев, как синичка может погибнуть от голода в морозный зимний день, автор рассказа закрепил на открытой форточке линейку и насыпал на неё конопляных зёрен. Синичка сначала боязливо, а потом всё смелее начала клевать зёрнышки, пока не очутилась в комнате и даже поговорила-почирикала с писателем. Казалось бы, так мало - тридцать конопляных зёрен, а они жизнь пичужке. Я думаю, что рассказ о том, что в трудную минуту нужно тем, кто попал в затруднительное положение, даже если это маленькая птичка, ведь только тогда можно называться Человеком.
Людмила Татьяничева РОДНИК Я на окраине своей судьбы. Здесь рос татарник И глухая мята. А на пеньках от старой городьбы Митинговали рыжие опята. Здесь, Будто немигающий зрачок Совсем ручной И очень доброй птицы, Глядел в глаза мне Синий родничок И приглашал воды его напиться. Здесь... Впрочем, может, вовсе и не здесь, Все изменилось, Незнакомым стало! И только сердце Подает мне весть: «Ты не ошиблась, Тут твое начало!» Я по граненым улицам иду, На светлый мир Гляжу влюбленным взглядом. А тот родник Я все равно найду: Он не исчез, А где-то близко, Рядом.
Быть может, он для блага мира
Иль хоть для славы был рожден;
Его умолкнувшая лира
Гремучий, непрерывный звон
В веках поднять могла. Поэта,
Быть может, на ступенях света
Ждала высокая ступень.
Его страдальческая тень,
Быть может, унесла с собою
Святую тайну, и для нас
Погиб животворящий глас,
И за могильною чертою
К ней не домчится гимн времен,
Благословение племен.
XXXVIII. XXXIX
А может быть и то: поэта
Обыкновенный ждал удел.
бы юношества лета:
В нем пыл души бы охладел.
Во многом он бы изменился,
Расстался б с музами, женился,
В деревне, счастлив и рогат,
Носил бы стеганый халат;
Узнал бы жизнь на самом деле,
Подагру б в сорок лет имел,
Пил, ел, скучал, толстел, хирел,
И наконец в своей постеле
Скончался б посреди детей,
Плаксивых баб и лекарей.