Став достаточно известным поэтом, Сергей Есенин неоднократно приезжал в родное село Константиново и с удивлением замечал, что земляки совершенно не воспринимают его, как значимую фигуру в литературной среде. Те, кто помнил поэта еще подростком, вежливо с ним знакомились. Молодежь же и вовсе игнорировала столичного гостя, одетого в модное пальто и лакированные ботинки. Именно по этой причине Есенин неоднократно признавался, что, приезжая в Константиново, чувствовал себя так, словно бы он вернулся в детство. Воспоминания наслаивались друг на друга, и поэт с удивлением замечал, что и с него полностью слетает весь столичный лоск, он также становится обычным сельским парнем, лишенным амбиций и высокомерия.
В 1923 году Есенину дважды довелось бывать в Константиново, благодаря чему на свет появился цикл стихов, посвященных малой родине. Среди них – произведение «Эта улица мне знакома…», посвященное дому, в котором родился и вырос поэт.
Описывая это неказистое и уже порядком обветшавшее строение, Есенин отмечает: «Я любил этот дом деревянный, в бревнах теплилась грозная морщь». Завывания старой печи в дождливые дни, «полевая солома», покрывающая крышу – все это близко и знакомо поэту, который восстанавливает в памяти картины и сравнивает их с тем, что увидел.
Родной дом Есенина почти не изменился, и окружающий его сад все так же полон удивительных звуков и запахов. Поэт, как и раньше, восхищается тем, что «держат липы в зеленых лапах птичий гомон и щебетню» и мечтает о том, чтобы навсегда вернуться в родные края. Однако он понимает, что это уже невозможно, и после короткой встречей с родительским домом неизбежно наступит длительная разлука, во время которой ему придется жить одними лишь воспоминаниями. Спустя годы Есенин признается: «Не искал я ни славы, ни покоя, я с тщетой этой славы знаком». Спустя годы бегство в Москву кажется ему бессмысленным и ненужным, так как после этого жизнь поэта оказалась лишенной смысла. Оторванный от родного края, он только тогда смог в полной мере понять народную пословицу о том, что человек «где родился, там и пригодился», Но теперь уже Есенин ничего не в состоянии изменить, так как связь с домом почти окончательно утрачена, и здесь он чувствует себя чужим и никому не нужным. «Но угасла та нежная дрема, все истлело в дыму голубом», — признается поэт, сожалея о том, что его с виду успешная и благополучная жизнь сложилась таким тривиальным образом.
Сам лорд Кентервиль, человек донельзя щепетильный, даже когда дело касалось сущих пустяков, не преминул при составлении купчей предупредить мистера Отиса.
- Нас как-то не тянуло в этот замок,- сказал лорд Кентервиль,- с тех пор как с моей двоюродной бабкой, вдовствующей герцогиней Болтон, случился нервный припадок, от которого она так и не оправилась. Она переодевалась к обеду, и вдруг ей на плечи опустились две костлявые руки. Не скрою от вас, мистер Отис, что привидение это являлось также многим ныне здравствующим членам моего семейства. Его видел и наш приходский священник, преподобный Огастес Дэмпир, магистр Королевского колледжа в Кембридже. После этой неприятности с герцогиней вся младшая прислуга ушла от нас, а леди Кен-тервиль совсем лишилась сна: каждую ночь ей слышались какие-то непонятные шорохи в коридоре и библиотеке.
- Что ж, милорд,- ответил посол,- пусть привидение идет вместе с мебелью. Я приехал из передовой страны, где есть все, что можно купить за деньги. К тому же молодежь у нас бойкая перевернуть весь ваш Старый Свет. Наши молодые люди увозят от вас лучших актрис и оперных примадонн. Так что, заведись в Европе хоть одно привидение, оно мигом очутилось бы у нас в каком-нибудь музее или в разъездном паноптикуме.
- Боюсь, что кентервильское привидение все-таки существует,- сказал, улыбаясь, лорд Кентервиль,- хоть оно, возможно, и не соблазнилось предложениями ваших предприимчивых импресарио. Оно пользуется известностью добрых триста лет,- точнее сказать, с тысяча пятьсот восемьдесят четвертого года,- и неизменно появляется незадолго до кончины кого-нибудь из членов нашей семьи.
- Обычно, лорд Кентервиль, в подобных случаях приходит домашний врач. Никаких привидений нет, сэр, и законы природы, смею думать, для всех одни - даже для английской аристократии.
- Вы, американцы, еще так близки к природе! - отозвался лорд Кентервиль, видимо, не совсем уразумев последнее замечание мистера Отиса. - Что ж, если вас устроит дом с привидением, то все в порядке. Только не забудьте, я вас предупредил.
Несколько недель спустя была подписана купчая, и по окончании лондонского сезона посол с семьей переехал в Кентервильский замок. Миссис Отис, которая в свое время - еще под именем мисс Лукреция Р. Тэппен с 53-й Западной улицы - славилась в Нью-Йорке своей красотой, была теперь дамой средних лет, все еще весьма привлекательной, с чудесными глазами и точеным профилем.