В «Людмила» с звукописи изображено появление призраков: Слышат шорох ночных теней: "В час полуночных видений, В дыме облака, толпой, Прах оставя гробовой С поздним месяца восходом, Легким, светлым хороводом В цепь послушную свились…" Много шипящих и свистящих звуков, которые призваны отобразить зловещую обстановку, нагнать страх. Теми же звуками в "Лесной царь" изображены шум леса и ветра: «О нет, мой младенец, ослышался ты: То ветер, проснувшись, колыхнул листы». Эти звуки ассоциируются с таинственностью, тьмой, кем-то крадущимся во мраке ночи.
Объяснение:
Мцыри видит счастье в свободе.
Мцыри — человек, жаждущий жизни и счастья, стремящийся к людям, близким и родным по духу. Лермонтов рисует исключительную личность, наделенную мятежной душой, могучим темпераментом. Перед нами предстает мальчик, обреченный с детства на унылое монастырское существование, которое было совершенно чуждо его пылкой, пламенной натуре. Мы видим, что уже с самых юных лет Мцыри был лишен всего, что составляет радость и смысл человеческой жизни: семьи, близких, друзей, родины. Монастырь стал для героя символом неволи, жизнь в нем Мцыри воспринимал как плен. Окружающие его люди — монахи были враждебны ему, они не могли понять Мцыри, Они отняли у мальчика свободу, но стремление к ней убить не смогли.
Невольно обращаешь внимание на то, что в начале поэмы автор только намечает характер героя. Лишь слегка приоткрывают внутренний мир Мцыри внешние обстоятельства жизни мальчика. Рассказывая о “мучительном недуге” пленного ребенка, его физической слабости, М. Ю. Лермонтов подчеркивает его выносливость, гордость, недоверчивость, “могучий дух”, который он унаследовал от предков. Полностью же характер героя раскрывается в его исповеди чернецу, которая составляет основу поэмы.
Взволнованный монолог умирающего Мцыри вводит нас в мир его сокровенных дум, тайных чувств и стремлений, объясняет причину его побега. Она проста. Все дело в том, что “душой дитя, судьбой монах”, юноша был одержим “пламенной страстью” к свободе, жаждой жизни, которая звала его “в тот чудный мир тревог и битв, где в тучах прячутся скалы, где люди вольны, как орлы”. Мальчик хотел обрести утраченную родину, узнать, что такое настоящая жизнь, “прекрасна ли земля”, “для воли иль тюрьмы на этот свет родимся мы”:
Ничипоров И. Б.
В творческом сознании И.Бунина происходило постепенное формирование целостного восприятия личности Л.Толстого – от частных дневниковых записей разных лет к роману «Жизнь Арсеньева», где выражается восхищение перед силой как толстовского чувствования прелести земного естества, так и в не меньшей степени его пронзительных интуиций о тайне смерти. Итоговым на этом пути явилось художественно-философское эссе «Освобождение Толстого» (1937). Данное произведение представляет глубокое онтологическое и одновременно эстетическое исследование жизни и творчества Толстого, образует сферу диалога двух художников, становясь для автора актом «узнавания» себя в «другом»[i]. Чрезвычайно значимые для Бунина «поиски художника, сумевшего «освободиться» от смерти… привели писателя к Толстому, ставшему героем самого сложного и своеобразного его произведения»[ii]. Сквозь призму бунинского осмысления в лейтмотивной структуре повествования воссоздаются фрагменты художественных, дневниковых, публицистических произведений Толстого, предпринимаются многоразличные мемуарные экскурсы.
В научном изучении книги Бунина о Толстом традиционный приоритет отдается ее религиозно-философской проблематике, в тени которой остаются эстетические прозрения о тайне творческой индивидуальности. При этом сам Бунин именно в зеркале творчества, в созданных Толстым образах обозревает перипетии его жизненного пути и философских исканий. Симптоматично, например, что, «узнав о смерти Толстого, автор книги вспоминает не его нравственные проповеди, а его художественные творения»[iii], само же образное понятие «освобождения» «становится и категорией эстетической, открывающей глубинные процессы творческой деятельности настоящего художника»[iv].
Структура произведения подчинена кольцевому композиционному принципу, который нацеливает на постижение длительной и драматичной борьбы Толстого как личности, художника и мыслителя за «освобождение» от «этого временного и телесного существования»[v]. В экспозиции диалектическое взаимодействие и противостояние искомого «освобождения» и вынужденного «подчинения» личности видимым формам бытия ярко иллюстрируется ключевыми моментами жизненных исканий князя Андрея Болконского. Показательна ощущаемая им во время пения Наташи «страшная противоположность между чем-то бесконечно великим и неопределенным, бывшим в нем, и чем-то узким и телесным, чем был он сам и даже была она». Это и последующее, не раз припоминаемое Буниным изображение того, «как умирал князь Андрей», устремляясь в область «вечной любви», отрекаясь от земной жизни и обретая «освобождение» от страха смертного конца. Переживаемое толстовским героем «пробуждение от жизни» с ее неразрешимыми диссонансами проецируется в эссе на сокровенные устремления самого автора романа, который, томясь «противоположностью» явленного и сущего «с рождения до последнего вздоха», утвердил, по Бунину, «вызывающее презрение к общепринятому[vi], тоже идущее из жажды «освобождения», борьбы с «подчинением»».
С опорой на названные мировоззренческие доминанты творческой личности героя книги Буниным разворачивается многослойный сюжет ухода-освобождения Толстого. Первичным уровнем этого сюжета становятся символически и мистически трактуемые биографические реалии – от легендарной истории о «зеленой палочке», неосуществленных попыток разрыва с установившимися жизненными ритмами до финального «ухода», постижение явных и скрытых обстоятельств которого оказывается в бунинском эссе стержневым. От внешних фактов исследование данного «сюжета» простирается к уяснению его бытийных, творческих оснований.