Маленький принц - это образ автора, разговор его души со своим читателем. Книгу Экзюпери давно растащили на цитаты и многие современники даже не знают, откуда то или иное выражение. А книга уникальна! Уникальна своей глубокой философией, своим необычным главным героем. На сколько мне известно Маленький принц путешествовал по планетам и их от беды. Беды эти создавал злой смей. Он был гнусным типаком. Многое в своей жизни пережил Маленький принц. Он многое видел. Не все были готовы на такие путешествия! Не каждый из нас. И хоть он и выдуманный герой,но всё же он был чётеньким таким. Ну а кончилось всё тем,что потом Маленький принц нашел желтую змейку, чей укус убивает в полминуты: она ему, как и обещала. Змея может всякого вернуть туда, откуда он пришел, — людей она возвращает земле, а Маленького принца вернула звездам. Летчику малыш сказал, что это только с виду будет похоже на смерть, поэтому печалиться не нужно — пусть летчик вспоминает его, глядя в ночное небо. И когда Маленький принц рассмеется, летчику покажется, будто все звезды смеются, словно пятьсот миллионов бубенцов. Ох,если бы он выжил то он мог сделать многое.То же самое, что и прежирный людей, ставить их на верный путь!Он был бы героем.
IV
Ночь была сизая, лунная; тонкие тучи, как совиные перья,
рассыпались по небу, но не касались легкой ледяной луны.
Деревья -- груды серого инея -- отбрасывали черную тень на
сугробы, загоравшиеся там и сям металлической искрой. Во
флигеле, в жарко натопленной плюшевой гостиной, Иван поставил
на стол аршинную елку в глиняном горшке и как раз подвязывал к
ее крестообразной макушке свечу,-- когда Слепцов, озябший,
заплаканный, с пятнами темной пыли, приставшей к щеке, пришел
из большого дома, неся деревянный ящик под мышкой. Увидя на
столе елку, он спросил рассеянно, думая о своем: -- Зачем это?
Иван, освобождая его от ящика, низким круглым голосом
ответил: -- Праздничек завтра.
-- Не надо,-- убери Слепцов, и сам
подумал: "Неужто сегодня Сочельник? Как это я забыл?" Иван
мягко настаивал: -- Зеленая. Пускай постоит...
, убери,-- повторил Слепцов и нагнулся над
принесенным ящиком. В нем он собрал вещи сына -- сачок,
бисквитную коробку с каменным коконом, расправилки, булавки в
лаковой шкатулке, синюю тетрадь. Первый лист тетради был
наполовину вырван, на торчавшем клочке осталась часть
французской диктовки. Дальше шла запись по дням, названия
пойманных бабочек и Другие заметы: "Ходил по болоту до
Боровичей...", "Сегодня идет дождь, играл в шашки с папой,
потом читал скучнейшую "Фрегат Палладу", "Чудный жаркий день.
Вечером ездил на велосипеде. В глаз попала мошка. Проезжал,
нарочно два раза, мимо ее дачи, но ее не видел..."
Слепцов поднял голову, проглотил что-то -- горячее,
огромное. О ком это сын пишет?
"Ездил, как всегда, на велосипеде", стояло дальше. "Мы
почти переглянулись. Моя прелесть, моя радость..."
-- Это немыслимо Слепцов,-- я ведь никогда не
узнаю...
Он опять наклонился, жадно разбирая детский почерк,
поднимающийся, заворачивающий на полях.
"Сегодня-- первый экземпляр траурницы. Это значит-- осень.
Вечером шел дождь. Она, вероятно, уехала, а я с нею так
и не познакомился. Прощай, моя радость. Я ужасно тоскую..."
"Он ничего не говорил мне..." -- вспоминал Слепцов,
потирая ладонью лоб.
Тикали часы. На синем стекле окна теснились узоры мороза.
Открытая тетрадь сияла на столе, рядом сквозила светом кисея
сачка, блестел жестяной угол коробки. Слепцов зажмурился, и на
мгновение ему показалось, что до конца понятна, до конца
обнажена земная жизнь -- горестная до ужаса, унизительно
бесцельная, бесплодная, лишенная чудес...
И в то же мгновение щелкнуло что-то-- тонкий звук -- как
будто лопнула натянутая резина. Слепцов открыл глаза и увидел:
в бисквитной коробке торчит прорванный кокон, а по стене, над
столом, быстро ползет вверх черное сморщенное существо
величиной с мышь. Оно остановилось, вцепившись шестью черными
мохнатыми лапками в стену, и стало странно трепетать. Оно
вылупилось оттого, что изнемогающий от горя человек перенес
жестяную коробку к себе, в теплую комнату, оно вырвалось
оттого, что сквозь тугой шелк кокона проникло тепло, оно так
долго ожидало этого, так напряженно набиралось сил и вот
теперь, вырвавшись, медленно и чудесно росло. Медленно
разворачивались смятые лоскутки, бархатные бахромки, крепли,
наливаясь воздухом, веерные жилы. Оно стало крылатым незаметно,
как незаметно становится прекрасным мужающее лицо. И крылья --
еще слабые, еще влажные -- все продолжали расти, расправляться,
вот развернулись до предела, положенного им Богом,-- и на стене
уже была -- вместо комочка, вместо черной мыши,-- громадная
ночная бабочка, индийский шелкопряд, что летает, как птица, в
сумраке, вокруг фонарей Бомбея.