Представления Анны Андреевны о «хорошем обществе» весьма примитивны, а се «изысканность» носит комический характер; она не простирается дальше употребления нескольких фраз образца: «Я думаю, вам после столицы вояжировка показалась очень неприятною»; «как можно-с! Вы это так изволите говорить для комплимента»; «Как можно-с, вы делаете много чести. Я этого не заслуживаю».
Провинциальная «галантность» в речи Анны Андреевны перемежается с дешевой «умилительной» восторженностью. «Но только какое тонкое обращение! сейчас можно увидеть столичную штучку. Приемы и всё это такое. Ах! как хорошо! я страх люблю таких людей! я просто без памяти».
Убежденная в том, что «хороший тон» требует особого, необычного языка, Анна Андреевна любит при случае блеснуть «кудрявым» словечком: «Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первым в столице, и чтоб у меня в комнате такое было амбр е, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза»; «но позвольте, я еще не понимаю вполне значения слов. Если не ошибаюсь, вы делаете декларацию насчет моей дочери?»
Но при всей склонности Анны Андреевны к «изящному», в речи ее резко выявляются свойственная ей вульгарность, обывательская «простота». «Ну, вот видишь, дура,— говорит она дочери, ну вот видишь: из-за тебя, этакой дряни, гость изволил стоять на коленях; а ты вдруг вбежала как сумасшедшая», «ах, какой чурбан»
Образ Левши имеет двоякий смысл: одновременно и позитивный и иронический, негативный. С одной стороны, Левша - искусный мастеровой, воплощающий поразительное умение русского народа; но вместе с тем он лишен технических знаний, известных английским мастерам: подкованная Левшой и его товарищами блоха перестает исполнять танец. Левша отвергает выгодные предложения англичан и возвращается в Россию; однако бескорыстие и неподкупность Левши, думающего лишь о благе Родины, неотрывно связаны с забитостью, ощущением собственной незначительности в сравнении с российскими чиновниками и вельможами. Левша воплощает в себе и достоинства, и пороки простого русского человека. Возвратившись на родину, Левша заболевает и умирает, лишенный всякой заботы.
Мой фантастический герой- это Круглик. Круглик немного толстенький, поэтому похож на шарик. Всегда носит поварской колпак. На левой руке всегда одеты чёрные часы, так как у него весь день расписан по минутам.Летом он носит солнцезащитные очки, а зимой частенько одевает на шею синий шерстяной шарф, который его бабушка подарила ему на совершеннолетие.Осенью он носит жёлтые перчатки а весной зонт, его незаменимый аксессуар. Он шеф-повар в сказочном Тридевятом королевстве. Круглик очень обожает русскую и украинскую кухню. Недавно его признали лучшим шеф-поваром царства. Он много путешествует по странам и знакомится с разными обычаями, узнаёт как готовить новые блюда. Недавно он был на юге, где его научили готовить рыбу Фугу. Ядовитая, но очень вкусная рыба получится, если быть очень внимательным. Круглик интересуется живописью и сейчас изучает творчество Айвазовского. Он очень общительный и весёлый, верный друг. Всегда в любой ситуации и даже открыл собственный ресторан прямо в столице своего царства. Я горжусь тем, что он мой друг, и думаю, вам он тоже понравится.Ну, как-то так. Думаю, прикольно получилось
Представления Анны Андреевны о «хорошем обществе» весьма примитивны, а се «изысканность» носит комический характер; она не простирается дальше употребления нескольких фраз образца: «Я думаю, вам после столицы вояжировка показалась очень неприятною»; «как можно-с! Вы это так изволите говорить для комплимента»; «Как можно-с, вы делаете много чести. Я этого не заслуживаю».
Провинциальная «галантность» в речи Анны Андреевны перемежается с дешевой «умилительной» восторженностью. «Но только какое тонкое обращение! сейчас можно увидеть столичную штучку. Приемы и всё это такое. Ах! как хорошо! я страх люблю таких людей! я просто без памяти».
Убежденная в том, что «хороший тон» требует особого, необычного языка, Анна Андреевна любит при случае блеснуть «кудрявым» словечком: «Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первым в столице, и чтоб у меня в комнате такое было амбр е, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза»; «но позвольте, я еще не понимаю вполне значения слов. Если не ошибаюсь, вы делаете декларацию насчет моей дочери?»
Но при всей склонности Анны Андреевны к «изящному», в речи ее резко выявляются свойственная ей вульгарность, обывательская «простота». «Ну, вот видишь, дура,— говорит она дочери, ну вот видишь: из-за тебя, этакой дряни, гость изволил стоять на коленях; а ты вдруг вбежала как сумасшедшая», «ах, какой чурбан»