Ничтожество свое сознавай, знаешь где? Перед Богом перед умом, красотой, природой, но не перед людьми. Среди людей нужно сознавать свое достоинство. А. П. Чехов. (Из письма брату Михаилу)
Анализ рассказа "Смерть чиновника" содержит следующие разделы:
Анализ сюжета и названия. Смешное и трагическое в рассказе. : Название "Смерть чиновника" может расцениваться как своего рода оксюморон (то есть сочетание несочетающихся, противоположных понятий) . Чиновник — это должностное лицо, в мундире, застегнутом на все пуговицы (то же относится и к его чувствам) ; он как бы лишен живых движений души, и вдруг — смерть, хотя и печальное, но все-таки чисто человеческое свойство, что чиновнику, такое уж сложилось о нем представление, противопоказано. Читать далее.. . Параллели с Гоголем и Державиным. Унижение маленького человека. : Фамилия Червякова здесь включается в контекст «большой» литературы — русской классики и перекликается с хрестоматийными строками Г. Р. Державина, который рассуждает о ничтожестве и вместе с тем величии человека. Чехов нарушает литературную традицию (начатую гоголевской «Шинелью» ) и по-новому трактует уже известную коллизию: “маленький” человек в столкновении с важным должностным лицом. Генерал в рассказе является второстепенным персонажем, он лишь реагирует на действия героя. Читать далее.. . "Смерть чиновника" Чехова и "Анчар" Пушкина. : По силе философского обобщения рассказ Чехова "Смерть чиновника" перекликается со стихотворением А. С. Пушкина «Анчар» . Система помыкательства, рабства, чиновничьей зависимости оказывается пагубной и для «тирана» , и для «раба» . Пушкинского «раба» отличает абсолютное повиновение: ему было достаточно даже не приказа, а всего лишь «властного взгляда» , чтобы безропотно отправиться к ужасному древу. И чеховский Червяков тоже в момент смерти (момент психологического откровения для персонажа) не преодолел в себе «раба» : «не снимая вицмундира..., помер» .
Есть произведения, после которых внутри будто что-то переворачивается, будто выкручивают душу как сырое бельё. И одновременно становится как-то тихо и невыразимо печально… Мощнейшая вещь. Повесть-волна. С тёплым, солнечным началом. Как здорово передана психология ребёнка – чёрт возьми, я чувствовал себя им. Не у него, а у меня были камень «Волк» и камень «Танк» . Это не он, а я разговаривал с портфелем, пересказывая ему все свои мысли, и вместе с ним я смотрел в бинокль на Белый пароход, туда, где невиданный никогда отец… И у меня была запруда, в которой хотелось превратиться в рыбу… И было что-то тёплое, чистое и одновременно грустное в этом маленьком мире… А как через чистоту детских глаз показаны люди – и добрый Расторопный Момун и Орозкул (злодей? вспомните, как он плакал от того, что не мог приветить добрым словом ребёнка …)… Как много здесь жизни! Как много жизненного… И одновременно – какой-то мудрости, какой-то притчи. Нет – это волшебная, мистическая вещь. Это надо попробовать, обязательно надо попробовать… Прочитать и почувствовать самому. А как переданы мысли рёбёнка – я просто поражен… И Рогатая мать-олениха… За всей этой сказкой – грустная тяжёлая жизнь, местами грубая, жестокая (если вспомнить где мать и отец ребёнка… и почему он один, с одним родным дедом…) . А уж когда появляются маралы, она уже гремит – волна. Уже давит на грудь, ещё невидимая волна-беда. Будто тишина и особый солнечный свет перед грозой… А в конце – будто у меня был жар, и мир плыл перед глазами, тело ныло от слабости как тряпка, а всё виденное, всё слышанное и пережитое казалось тяжёлым мучительным сном. И эта голова Рогатой матери-оленихи разрубаемая топором… Боль, обида, стыд – которых нельзя пережить… Великая, глубочайшая, необыкновеннейшая повесть… Такие вещи должны быть. Они необходимы. Такие, чтоб трогать сердце, щупать его и мять, переворачивая и выкручивая… Чтоб обмыть его, пусть слезами, но обмыть. Чтоб дать почувствовать её – совесть. Ведь «детская совесть в человеке – как зародыш в зерне, без зародыша зерно не прорастает» …
Это большая, дружная, сплоченная семья: Пантелей Прокофьевич, Ильинична, Петр, Дарья, Григорий, Наталья, Дуняшка. У них большое исправное хозяйство, они с радостью трудятся, возделывают землю. Но вот в их светлый мир врывается война «Семья распадалась на глазах у Пантелея Прокофьевича. Они со старухой оставались вдвоем. Неожиданно и быстро были нарушены родственные связи, утрачена теплота взаимоотношений, в разговорах все чаще проскальзывали нотки раздражительности и отчуждения… За общий стол садились не так как прежде – единой и дружной семьей, а как случайно собравшиеся вместе люди. Война была всему этому причиной – Пантелей Прокофьевич это отлично понимал».
Ничтожество свое сознавай, знаешь где?
Перед Богом перед умом, красотой, природой,
но не перед людьми. Среди людей нужно сознавать свое достоинство.
А. П. Чехов.
(Из письма брату Михаилу)
Анализ рассказа "Смерть чиновника" содержит следующие разделы:
Анализ сюжета и названия. Смешное и трагическое в рассказе. :
Название "Смерть чиновника" может расцениваться как своего рода оксюморон (то есть сочетание несочетающихся, противоположных понятий) . Чиновник — это должностное лицо, в мундире, застегнутом на все пуговицы (то же относится и к его чувствам) ; он как бы лишен живых движений души, и вдруг — смерть, хотя и печальное, но все-таки чисто человеческое свойство, что чиновнику, такое уж сложилось о нем представление, противопоказано. Читать далее.. .
Параллели с Гоголем и Державиным. Унижение маленького человека. : Фамилия Червякова здесь включается в контекст «большой» литературы — русской классики и перекликается с хрестоматийными строками Г. Р. Державина, который рассуждает о ничтожестве и вместе с тем величии человека. Чехов нарушает литературную традицию (начатую гоголевской «Шинелью» ) и по-новому трактует уже известную коллизию: “маленький” человек в столкновении с важным должностным лицом. Генерал в рассказе является второстепенным персонажем, он лишь реагирует на действия героя. Читать далее.. .
"Смерть чиновника" Чехова и "Анчар" Пушкина. : По силе философского обобщения рассказ Чехова "Смерть чиновника" перекликается со стихотворением А. С. Пушкина «Анчар» . Система помыкательства, рабства, чиновничьей зависимости оказывается пагубной и для «тирана» , и для «раба» . Пушкинского «раба» отличает абсолютное повиновение: ему было достаточно даже не приказа, а всего лишь «властного взгляда» , чтобы безропотно отправиться к ужасному древу. И чеховский Червяков тоже в момент смерти (момент психологического откровения для персонажа) не преодолел в себе «раба» : «не снимая вицмундира..., помер» .