Когда я был в удивительном мире мифов античной литературы то трудно словами описать это состояние, но никогда раньше и никогда потом, подобного больше никогда не было. Какое-то совершенное чистое, на тот момент абсолютно свободное сознание. Вся внутрення душевная и физическая боль, все внешние проблемы, всё то, что глодало и третировало отошло даже не на второй- не на третий- не на 10 план, а просто исчезло, словно никогда и не было. Каждый вдох и выдох воздуха содержал в себе необыкновенный заряд счастья, умиротворения. Каждый окружающий предмет вызывал тепло и как-буд-то источал некую ауру блаженства. Каждый предмет становился как бы моим дополнительным и совершенно незаменимым внутренним органом. Всё вокруг благоухало гармонией. Хотелось закрыть глаза и провести в таком состоянии вечность, нет не вечность – бесконечность.
Смысл мистического финала повести Н. В. Гоголя «Шинель» заключается в том, что справедливость, которую Акакий Акакиевич Башмачкин не смог найти при жизни, все-таки восторжествовала после смерти героя. Мы все вышли из Гоголевской "Шинели" так говорил Достоевский. Писатели, считавшие себя последователями Гоголя, такие, как Тургенев, Достоевский, Гончаров или Григорович (составляющие "натуральную школу"), во всяком случае, в этом Гоголю не наследовали. Любой, кто примет на веру реализм Николая Васильевича, будет озадачен, если захочет по его повестям получить достоверное представление о русской столичной жизни того времени. Перед ним предстанет очень оригинальный Петербург, который от города настоящего будет отличаться примерно так же, как литературный гений автора "Шинели" - от "среднестатистического" писателя. Разглядеть подлинную Россию в России гоголевской - все равно что определить наклонности и окружение человека по его причудливым снам. Причисление же фантасмагорий Гоголя к реализму основано на убеждении, что в них видится истинная действительность, выраженная языком символов, метафор и аллегорий. Количество разнообразной литературы, созданной под влиянием "Шинели" (не говоря уже о литературоведческих исследованиях) , парадоксально велико, особенно если учесть, что само произведение насчитывает всего около двадцати страниц обычного набора. Свое видовое название - повесть - оно получило не столько за объем, сколько за громадную, какую найдешь не во всяком романе, смысловую насыщенность.
(еж)