Как страшно поэтом быть
И, зная уже бессмертно,
Что время не протопить,
Хоть тяга его безмерна, –
К глазам подносить ладонь,
Тайком подводить итоги,
Подбрасывая в огонь
Пейзажи и диалоги,
Шумящие дерева,
Кресты и церквей убранства;
Как хворост или дрова –
Мосты и куски пространства;
Медлительною рукой
С начала и с середины –
С провидческою строкой
Магические картины.
И быстро шептать Христу
Про мёртвые чьи-то души.
И знать, что уже растут
На стенах глаза и уши.
И в ужасе подбегать
К печурке. И нос холодный
Почти что в неё совать,
И в позе сидеть свободной.
И видеть, томясь огнём
(О только не дописать бы!),
Как ночью горят и днём,
Дымясь вороньём, усадьбы.
И, вечный сжигая труд,
В слепой созерцать отваге,
Как белые буквы мрут
На чёрных витках бумаги.
1. Рассматривая позу Дмитрия Донского, мы первым делом обратим на его лицо и руку приложенную к сердцу. Здесь мы заметим, что он всем своим сердцем стремителен и добр.
2. Когда мы смотрим на войнов с шлемов, Мы видим, что они ничем не отличаются. Возможно, художник решил показать нам, не просто его лицо. Он показывает нам ауру, которую мы ощущаем при просмотре картины. Например, у меня вызывается гордость за такого великого человека. Но можно рассмотреть и с другой стороны. Он обычный человек, но
и он же герой в доспехах.
3. В то время, он был одним из главных защитников нашей Руси.
4. Соборы.
5. На первый взгляд, мы видим большие лодки. Они могут быть и торговыми.
Объяснение:
сделайте лучшим ответом
я старался
Любезный Святослав!
Мне очень жаль, что ты до сих пор ленишься меня уведомить о том, что ты делаешь и что делается в Петербурге. Я теперь живу в Тарханах, в Чембарском уезде (вот тебе адрес на случай, что ты его не знаешь), у бабушки, слушаю, как под окном воет мятель (здесь всё время ужасные, снег в сажень глубины, лошади вязнут и <...>, и соседи оставляют друг друга в покое, что, в скобках, весьма приятно), ем за десятерых, <...> не могу, потому что девки воняют, пишу четвертый акт новой драмы, взятой из происшествия, случившегося со мною в Москве. — О Москва, Москва, столица наших предков, златоглавая царица России великой, малой, белой, черной, красной, всех цветов, Москва, <...> преподло со мною поступила. Надо тебе объяснить сначала, что я влюблен. И что же я этим выиграл? — Одни <...>. Правда, сердце мое осталось покорно рассудку, но в другом не менее важном члене тела происходит гибельное восстание. Теперь ты ясно видишь мое несчастное положение и, как друг, верно а может быть, и позавидуешь, ибо всё то хорошо, чего у нас нет, от этого, верно, и <...> нам нравится. Вот самая деревенская филозофия!
Я опасаюсь, что моего «Арбенина» снова не пропустили, и этой мысли подало повод твое молчание. Но об этом будет!
Также я боюсь, что лошадей моих не продали и что они тебя затрудняют. Если бы ты об этом раньше написал, то я бы прислал денег для прокормления их и людей, и потом если они не продадутся, то я отсюда не возьму столько лошадей, сколько намереваюсь отвечай, как получишь.
Объявляю тебе еще новость: летом бабушка переезжает жить в Петербург, т. е. в июне месяце. Я ее уговорил потому, что она совсем истерзалась, а денег же теперь много, но я тебе объявляю, что мы все-таки не расстанемся.
Я тебе не описываю своего похождения в Москве в наказание за твою излишнюю скромность, — и хорошо, что вспомнил об наказании — сейчас кончу письмо (ты видишь из этого, как я еще добр и великодушен).
М. Лермонтов.
Мой голос для тебя и ласковый и томный
Тревожит поздное молчанье ночи темной.
Близ ложа моего печальная свеча
Горит; мои стихи, сливаясь и журча,
Текут ручьи любви; текут, полны тобою.
Во тьме твои глаза блистают предо мною,
Мне улыбаются - и звуки слышу я:
Мой друг, мой нежный друг... люблю... твоя... твоя!..