Почему изображение генеалогического древа, повешенное в столовой отцовского дома, вызвало усмешку князя андрея? (из отрывка романа л,н.толстого "война и мир")
Дворянская гордость старого князя также проявляется в его бытовых привычках: в том, что он заставляет ждать в своей передней даже начальников губернии, что он не всякого важного губернского чиновника посадит с собой за стол, наконец, в его наивной демонстрации своей родословной. В столовой старого князя висят изображения генеалогического древа князей Болконских и мифического родоначальника рода, будто бы происходящего от Рюрика.Эта гордость — вовсе не пустое дело. И напрасно Болконский-сын, князь Андрей, называет её “ахиллесовой пяткой” — только слабостью, только причудой: “С его огромным умом поддаваться этой мелочности!” Исток этой гордости своим происхождением и родом — в понятиях родовой чести и аристократического долга. “Служба прежде всего”, — говорит старый князь, провожая сына в войска. И добавляет: “Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне, старику, больно будет... А коли узнаю, что повёл себя не как сын Николая Болконского, мне будет... стыдно!”
Тихо в лесу. Тихо и грустно. Синицы не щебечут, белки не стрекочут, лягушки шепотом квакают. Все расстроены: заболел крохотный зайчонок Ушастик. Зуб болит. Прижался зайчонок щекой к стволу березки и постанывает. Мама зайчиха не знает, как Главный лесной зубной врач-дятел третий раз прилетает. — Траву неболейку давали?— задумчиво спрашивает доктор-дятел. — Давала,— с готовностью отвечает мама. — Не — Нет. — Пыльцой цветка болезабывайки посыпали? — Конечно,— отвечает мама. — Не Зайчиха вздыхает. — Так-так,— размышляет зубной врач,— шляпку гриба болел-да-перестал прикладывали? Печально кивает зайчиха. — Ну что же,— разводит крыльями дятел,— придется собирать всех ученых леса — лечить вашего Ушастика. Улетел важный доктор разыскивать еще более важных. А друзья маленького Ушастика уж и здесь, давно собрались. Из-за ветки маленькой зеленой елочки выглядывает озабоченная мордочка рыжего бельчонка Прыгалки. Ежонок Ежинка, всегда веселая и озорная, а сейчас печальная, конечно, тоже здесь. Она всегда может придумать тысячу полезных хитростей. Но сейчас... И еле заметный в лесной траве лягушонок Лашка здесь. Он принес Ушастику желтую-желтую, самую красивую речную кувшинку. Так и сидит с цветком в лапах. Мама зайчиха благодарна зверятам за то, что не оставили друга. Она даже погладила колючую Ежинку. — Подождем,— говорит,— ребятки, врачей. Может быть — Должны!— решительно, пошуршав иголками, заявила Ежинка. мягко сказала белка Прыгалка, спрыгнув с елки на пенек. И вот врачи собрались. Местный врач-дятел разыскал главных знаменитостей: профессоров-филинов, желтоглазого и зеленоглазого, и главного ученого всех наук — летучую мышь. Врачи посоветовались, посовещались и сказали, что ничем, кроме травы неболейки, пыльцы цветка бо-лезабывайки, шляпки гриба болел-да-перестал, лечить зайчонка нельзя. Улетели знаменитые врачи, а доктор-дятел сказал, что, раз лекарства не придется удалять больной зуб. Как это ни печально. — Ой-ой-ой!— завизжал маленький Ушастик.— Боюсь, боюсь! Бельчонок Прыгалка, подпрыгивая от волнения на пеньке, предложила обмотать щеку Ушастика своим пушистым теплым хвостиком. — Нет, нет,— сказал Ушастик,— уже проходит... Ежонок Ежинка бегала вокруг пенька и сердилась на врачей: — Маленькому зайчонку маленький зуб вылечить не могут! Обязательно удалять... — Мне уже легче, не волнуйся так. ...А интересно, почему это вдруг, ни с того ни с сего, зайчонку легче стало? Зеленый Лашка, обрывая листочки желтой кувшинки, не мигая смотрел на Ушастика своими выпученными глазками. — По-лег-че мне, по-ни-ма-ешь?— подмигнул Ушастик. Что-то начал понимать Лашка, подмигнул Ежинке, хитрущая Ежинка тоже стала о чем-то догадываться. Она дернула бельчонка за хвост и повторила очень выразительно: — Ушастику лег-че, ты меня по-ни-ма-ешь? Маленькая белка сразу все поняла, перепрыгнула на елку, потом на другую елкину лапу, потом на верхушку и снова на пенек. Рыжий пушистый хвост так и мелькал. — Понимаю, понимаю, понимаю,— подпрыгивает на пеньке Пры-галха.— Зуб у Ушастика больше не болит. А вот и доктор-дятел с инструментами прилетел. — Ну что,— спрашивает,— как зуб? Если все еще болит, будем удалять. Инструменты готовы. — Не болит! Нет! Нет! Нет!— завертел головой зайчонок. — Не болит! Не болит!— зашумели, оглушая дятла и зайчиху, Лашка лягушонок. Прыгалка бельчонок, Ежинка ежонок. — Не болит,— облегченно вздохнула мама зайчиха вам, доктор. — Не болит?..— удивился дятел.— Интересно, какое же лекарство все-таки ...А чуть позже зайчонок Ушастик признался своим маленьким друзьям, что зуб у него вовсе и не болел. Просто захотелось вдруг, чтобы его Все, все, все. Ведь бывает так? — Бывает,— согласились зверята. Скоро, забыв все неприятности, зайчонок, бельчонок, ежонок и лягушонок весело играли в свою лесную игру. Мама зайчиха смотрела на них и улыбалась. А серьезный доктор-дятел сидел на сосне, постукивал клювом и размышлял: «Какое же, ну, какое же лекарство все-таки Ушастику?»
12 августа 18** г. десятилетний Николенька Иртеньев просыпается на третий день после своего дня рождения в семь часов утра. После утреннего туалета учитель Карл Иваныч ведёт Николеньку и его брата Володю здороваться с матушкой, которая разливает чай в гостиной, и с отцом, отдающим в своем кабинете хозяйственные указания приказчику. Николенька чувствует в себе чистую и ясную любовь к родителям, он любуется ими, делая для себя точные наблюдения: «…в одной улыбке состоит то, что называют красотою лица: если улыбка прибавляет прелести лицу, то оно прекрасно; если она не изменяет его, то лицо обыкновенно; если она портит его, то оно дурно» . Для Николеньки лицо матушки — прекрасное, ангельское. Отец в силу своей серьезности и строгости кажется ребенку загадочным, но бесспорно красивым человеком, который «нравится всем без исключения» . Отец объявляет мальчикам о своем решении — завтра он забирает их с собой в Москву.
Весь день: и учеба в классах под надзором расстроенного от полученного известия Карла Иваныча, и охота, на которую берет детей отец, и встреча с юродивым, и последние игры, во время которых Николенька чувствует что-то вроде первой любви к Катеньке, — все это сопровождается горестным и печальным чувством предстоящего прощания с родным домом. Николенька вспоминает счастливое время, проведенное в деревне, дворовых людей, беззаветно преданных их семейству, и подробности прожитой здесь жизни предстают перед ним живо, во всех противоречиях, которые пытается примирить его детское сознание.
