Остап и Андрий, сыновья Тараса Бульбы, - первые герои повести, с которыми знакомит нас автор. В двенадцатилетнем возрасте они были отданы в Киевскую академию, потому что все почетные сановники того времени считали необходимостью дать воспитание своим детям.
Старший, Остап, с детских лет отличался "тяжелым и сильным характером". Свою учебу он начал с того, что в первый же год сбежал. Его возвратили, высекли и снова "засадили за книгу". Учеба казалась ему скучной, и поначалу он никак не мог принудить себя заниматься. Только торжественное обещание отца, что Остап "не увидит Запорожья вовеки, если не выучится в академии всем наукам", заставило его "с необыкновенным старанием сидеть за скучной книгою и скоро он стал наряду с лучшими". Несмотря на это Остап "никак не избавлялся от неумолимых розг". И это, конечно, наложило свой отпечаток, ожесточило его характер и "сообщило ему некоторую твердость, всегда отличавшую Козаков".
Остап считался всегда одним из лучших товарищей. Он редко "предводительствовал другими в дерзких предприятиях", но зато он был всегда одним из первых, "приходивших под знамена предприимчивого бурсака, и никогда, ни в каком случае, не выдавал своих товарищей". Он был прямодушен с равными и имел доброту в таком виде, "в каком она могла только существовать при таком характере и в тогдашнее время". Остап никогда не просил о помиловании. Смутить его и заставить склонить голову могли только слезы матери, они "душевно трогали его".
Младший брат его, Андрий, "имел чувства несколько живее и как-то более развитые". Он охотно и без напряжения учился в бурсе, был изобретательнее своего брата. Андрий выделялся среди товарищей по бурсе своей ловкостью, силой и сметливостью, его часто выбирали предводителем "довольно опасного предприятия". Иногда "с изобретательного ума своего" он даже "умел увертываться от наказания".
И вот мы видим их, окончивших Киевскую бурсу и приехавших домой. "Это были два дюжие молодца, еще смотревшие исподлобья, как недавно выпущенные семинаристы. Крепкие, здоровые лица их были покрыты первым пухом волос, которого еще не касалась бритва..." При виде их "свежести, рослости, могучей телесной красоты" отец испытывал огромную гордость, в нем вспыхивал воинский дух, и он "тешил себя заранее мыслью, как он явится с двумя сыновьями своими на Сечь ... как представит их всем старым, закаленным в битвах товарищам; как поглядит на первые подвиги их в ратной науке", потому что "нет лучшей науки для молодого человека, как Запорожская Сечь".
И Остап и Андрий, попав на Сечь, очень скоро стали выделяться "между другими молодыми прямою удалью и удачливостью во всем". И вскоре им представилась возможность проверить себя в настоящем деле: запорожцы собрались в боевой поход, "прямо на Польшу, отмстить за все зло и посрамленье веры и козацкой славы...". "В один месяц возмужали и совершенно переродились только что оперившиеся птенцы и стали мужами". Черты лиц их утратили юношескую мягкость, "стали теперь грозны и сильны". А старому Тарасу "любо было видеть, как оба сына его были одни из первых".
"Остапу, казалось, был на роду написан битвенный путь и трудное знанье вершить ратные дела". Ни разу не испугался, не растерялся и не смутился он в сложной ситуации. С хладнокровием, почти неестественным для двадцатидвухлетнего юноши, он мог измерить опасность и найти средство избежать ее, "но с тем, чтобы потом вернее преодолеть ее". В его поступках стали уже заметны наклонности будущего вождя. "Крепостью дышало его тело, и рыцарские его качества уже приобрели широкую силу льва". "Ей-ей, будет добрый полковник! - восхищался сыном старый Тарас. - Да еще такой, что и батька за пояс заткнет!"
"Андрий весь погрузился в очаровательную музыку пуль и мечей". Он не знал, что значит заранее обдумывать, или рассчитывать, или измерять свои и чужие силы. И не раз дивился отец, наблюдая, как его младший сын, руководствуясь одним только "запальчивым увлечением", совершал поступки, на которые никогда не отважился бы хладнокровный и разумный, и "одним лишь бешеным натиском своим производил такие чудеса, которым не могли не изумляться даже бывалые казаки". Радовался отец, глядя на сына: "
Я не знаю но вот текст поищи в нём: «Во весь голос» - поэма, которой не дано было увидеть свет. Незадолго до смерти Маяковский успел написать только вступление к будущей поэме о первой советской пятилетке. Созданное в декабре 1929 - январе 1930 года, оно было приурочено к выставке произведений Маяковского, посвящённой двадцатилетию его творческого пути. На этой выставке поэт сказал, что вступление к поэме «целиком отражает то, что я делаю и для чего работаю». Таким образом, оно является отчётом о творческом пути поэта. Во вступлении поэт противостоит «отъявленному и давнему» врагу - «чистому», «аполитичному» искусству. Таким образом, нам становится более ясна позиция автора по отношению к творчеству в целом и его отдельным представителям. С первых строк становится ясно, что стихотворение написано для будущего поколения. Маяковский пытается оценить себя, взглянув на настоящее из будущего. Сразу же бросается в глаза «самоописание» поэта:
Старший, Остап, с детских лет отличался "тяжелым и сильным характером". Свою учебу он начал с того, что в первый же год сбежал. Его возвратили, высекли и снова "засадили за книгу". Учеба казалась ему скучной, и поначалу он никак не мог принудить себя заниматься. Только торжественное обещание отца, что Остап "не увидит Запорожья вовеки, если не выучится в академии всем наукам", заставило его "с необыкновенным старанием сидеть за скучной книгою и скоро он стал наряду с лучшими". Несмотря на это Остап "никак не избавлялся от неумолимых розг". И это, конечно, наложило свой отпечаток, ожесточило его характер и "сообщило ему некоторую твердость, всегда отличавшую Козаков".
Остап считался всегда одним из лучших товарищей. Он редко "предводительствовал другими в дерзких предприятиях", но зато он был всегда одним из первых, "приходивших под знамена предприимчивого бурсака, и никогда, ни в каком случае, не выдавал своих товарищей". Он был прямодушен с равными и имел доброту в таком виде, "в каком она могла только существовать при таком характере и в тогдашнее время". Остап никогда не просил о помиловании. Смутить его и заставить склонить голову могли только слезы матери, они "душевно трогали его".
Младший брат его, Андрий, "имел чувства несколько живее и как-то более развитые". Он охотно и без напряжения учился в бурсе, был изобретательнее своего брата. Андрий выделялся среди товарищей по бурсе своей ловкостью, силой и сметливостью, его часто выбирали предводителем "довольно опасного предприятия". Иногда "с изобретательного ума своего" он даже "умел увертываться от наказания".
И вот мы видим их, окончивших Киевскую бурсу и приехавших домой. "Это были два дюжие молодца, еще смотревшие исподлобья, как недавно выпущенные семинаристы. Крепкие, здоровые лица их были покрыты первым пухом волос, которого еще не касалась бритва..." При виде их "свежести, рослости, могучей телесной красоты" отец испытывал огромную гордость, в нем вспыхивал воинский дух, и он "тешил себя заранее мыслью, как он явится с двумя сыновьями своими на Сечь ... как представит их всем старым, закаленным в битвах товарищам; как поглядит на первые подвиги их в ратной науке", потому что "нет лучшей науки для молодого человека, как Запорожская Сечь".
И Остап и Андрий, попав на Сечь, очень скоро стали выделяться "между другими молодыми прямою удалью и удачливостью во всем". И вскоре им представилась возможность проверить себя в настоящем деле: запорожцы собрались в боевой поход, "прямо на Польшу, отмстить за все зло и посрамленье веры и козацкой славы...". "В один месяц возмужали и совершенно переродились только что оперившиеся птенцы и стали мужами". Черты лиц их утратили юношескую мягкость, "стали теперь грозны и сильны". А старому Тарасу "любо было видеть, как оба сына его были одни из первых".
"Остапу, казалось, был на роду написан битвенный путь и трудное знанье вершить ратные дела". Ни разу не испугался, не растерялся и не смутился он в сложной ситуации. С хладнокровием, почти неестественным для двадцатидвухлетнего юноши, он мог измерить опасность и найти средство избежать ее, "но с тем, чтобы потом вернее преодолеть ее". В его поступках стали уже заметны наклонности будущего вождя. "Крепостью дышало его тело, и рыцарские его качества уже приобрели широкую силу льва". "Ей-ей, будет добрый полковник! - восхищался сыном старый Тарас. - Да еще такой, что и батька за пояс заткнет!"
"Андрий весь погрузился в очаровательную музыку пуль и мечей". Он не знал, что значит заранее обдумывать, или рассчитывать, или измерять свои и чужие силы. И не раз дивился отец, наблюдая, как его младший сын, руководствуясь одним только "запальчивым увлечением", совершал поступки, на которые никогда не отважился бы хладнокровный и разумный, и "одним лишь бешеным натиском своим производил такие чудеса, которым не могли не изумляться даже бывалые казаки". Радовался отец, глядя на сына: "