Когда-то, очень давно, мне прислали важное издание «Слова о полку Игореве». Я долго не мог понять: в чем дело? В институте расписались в том, что книгу получили, а книги нет. Наконец выяснилось, что взяла ее одна почтенная дама. Я спросил даму: «Вы взяли книгу?». «Да, — отвечает она. — Я ее взяла. Но если вам она так нужна, я могу ее вернуть». И при этом дама кокетливо улыбается. «Но ведь книга прислана мне. Если она вам нужна, вы должны были ее у меня попросить. Вы же поставили меня в неловкое положение перед тем человеком, который ее прислал. Я даже не поблагодарил его».
Повторяю; давно это было. И можно было бы забыть об этом случае. Но все-таки вспоминаю иногда о нем — жизнь напоминает.
Ведь действительно, кажется, какой пустяк! «Зачитать» книгу, «забыть» вернуть ее владельцу... Сейчас это стало как бы в порядке вещей. Многие оправдываются тем, что мне, мол, эта книга нужнее, чем владельцу; я без нее обойтись не могу, а он обойдется! Распространилось новое явление — «интеллектуального» воровства, вроде бы вполне извинительного, оправдываемого увлеченностью, тягой к культуре. Иногда даже говорят, что «зачитать» книгу — это вовсе не воровство, а признак интеллигентности. Подумайте только: бесчестный поступок — и интеллигентность! А не кажется ли вам, что это попросту дальтонизм? Нравственный дальтонизм: мы разучились различать цвета, точнее — отличать черное от белого. Кража есть кража, воровство есть воровство, бесчестный поступок остается бесчестным поступком, как бы и чем бы они ни оправдывались! А ложь есть ложь, и, в конце концов, я не верю, что ложь может быть во Ведь даже проехать «зайцем» в трамвае — это то же воровство. Нет малой кражи, нет малого воровства — есть просто воровство и просто кража. Не бывает малого обмана и большого обмана — есть просто обман, ложь. Недаром же говорится: верен в малом — и в большом верен. Когда-нибудь случайно, мимолетно, вспомнится вам незначительный эпизод, когда вы поступились совестью в самом будто бы безобидном и ничтожном — и вы почувствуете укор совести. И вы поймете, что если кто и пострадал от вашего пустякового, ничтожного поступка, то пострадали прежде всего вы сами — ваша совесть и ваше достоинство.
...Новое противостоит старому, хотя, может быть, не всякое новое лучше старого. Как свет противостоит мраку, так разум и мудрость противостоят невежеству и безрассудству. Это вечное противостояние. И если продолжить цепочку сопоставлений, вернее, противопоставлений, то звеньями ее должны связаться любовь и ненависть, жестокость и милосердие, вражда и мир, дружба и неприязнь и, конечно, правда и ложь. Окажется, таким образом, что вся наша жизнь находится в постоянном борении, в преодолении одними силами других. Это извечный закон, и, вероятно, не будь такого вековечного противостояния, не существовало бы ни самой жизни, ни самого мира. Однако когда нарушается в душах людских равновесие сил, противоборство обостряется.
Стали привыкать жить двойной жизнью: говорить одно, а думать другое. Разучились говорить правду — полную правду, а полуправда есть худший вид лжи: в полуправде ложь подделывается под правду, прикрывается щитом частичной правды.
Стала исчезать у нас совестливость. Говорю об этом, обязан говорить, потому что мне в своей жизни множество раз не по личным делам, а по таким, которые имеют огромное значение для сохранения нашей культуры, приходилось сталкиваться с людьми, у которых чувство совестливости отсутствовало.
«Положить под сукно» — не давать хода делу откладывать его на неопределенный период. Под сукном понимается шерстяная ткань, которой раньше покрывался письменный стол. Если какая-либо бумага или папка легла под сукно — значит она осталась не подписанной и в работу не пошла. «Поднимать на щит» — то есть, оказывать честь, отзываться с похвалой о ком-либо. Как пример, победителей в старину в прямом смысле слова поднимали на щит и несли высоко, чтобы все могли их увидеть и поблагодарить. «Пиши — пропало». Так говорят о деле, которое заведомо невозможно сделать из-за отсутствия определенных условий. В девятнадцатом веке чиновники расписывали в книге расходов статьи о приходе и расходе товаров. Своему писарю казнокрады обычно приказывали сделать запись о пропаже товара именно словами «Пиши — пропало». При этом саму пропажу присваивали себе. «А был ли мальчик?» — таким сейчас выражается крайнее сомнение в чем-либо. Пришел фразеологизм из романа М. Горького «Жизнь Клима Смагина», в котором описывается сцена катания на коньках детей. Когда ребята проваливаются под воду, девочку Клим первой. Потом бросает свой ремень и мальчику, но, испугавшись, что сам может утонуть, отпускает его. Во время поисков утонувшего ребенка, Клим слышит голос, произносящий фразу: «Да был ли мальчик-то, может, мальчика и не было?». «Кисейная барышня» — так пренебрежительно отзываются об изнеженной девушке, которая абсолютно не при к жизни. Оборот взят из повести Н. Г. Помяловского «Мещанское счастье». «Медвежий угол» — глухое поселение, захолустье. Впервые выражение употребил П. И. Мельников-Печерский в одноименном романе об одном из дальних городков России. «Задеть за живое» — еще один книжный фразеологизм, история которого уходит корнями во времена, когда клеймили рабов. Прижигание доставляло дикую боль, особенно при прикосновениях к заживающей ране. Данный оборот становится актуальным, когда в разговоре затрагиваются темы, вызывающие у собеседника душевные муки. «Козел отпущения» — тот, на кого перекладывают ответственность за чужую вину. Словосочетание относится к литературным фразеологизмам и имеет древнее происхождение. В библейском предании говорится об обряде грехоотпущения. Священник накладывал руку на обычного козла, как бы, перенося грехи с человека на животное, которое позже изгонялось в пустыню. «Как с гуся вода» — все нипочем. Оперение гуся покрыто специальной смазкой, не позволяющей промокнуть птице. Вода не смачивает крылья гуся. Благодаря этому жиру, он остается сухим
