Вопрос о происхождении и развитии «1001 ночи» не выяснен полностью до настоящего времени. Попытки искать прародину этого сборника в Индии, делавшиеся его первыми исследователями, пока не получили достаточного обоснования. Прообразом «Ночей» на арабской почве был, вероятно, сделанный в X веке перевод персидского сборника «Хезар Афсане» («Тысяча легенд», от персидских слов «Хезар» — «тысяча», «Афсане» — «сказка, легенда»). Перевод этот, носивший название «Тысяча ночей» или «Тысяча одна ночь», был, как свидетельствуют арабские писатели того времени, очень популярен в столице восточного халифата, в Багдаде. Судить о характере его мы не можем, так как до нас дошёл лишь обрамляющий его рассказ, совпадающий с рамкой «1001 ночи». В эту удобную рамку вставлялись в разное время различные рассказы, иногда — целые циклы рассказов, в свою очередь обрамлённые, как например «Сказка о горбуне», «Носильщик и три девушки» и другие. Отдельные сказки сборника, до включения их в писанный текст, существовали часто самостоятельно, иногда в более распространённой форме. Можно с большим основанием предполагать, что первыми редакторами текста сказок были профессиональные рассказчики, заимствовавшие свой материал прямо из устных источников; под диктовку рассказчиков сказки записывались книгопродавцами, стремившимися удовлетворить спрос на рукописи «1001 ночи».
В сказке «Премудрый пискарь» говорится о том, что на свете жил пискарь, который всего боялся, но при этом считал себя мудрым. Отец сказал ему перед смертью, чтобы он вел себя аккуратно, и так он останется жив. «Смотри, сынок, - говорил старый пискарь, умирая, - коли хочешь жизнью жуировать, так гляди в оба!» Пискарь его послушался и стал думать о дальнейшей жизни. Он придумал себе дом такой, что в него никто кроме него забраться не мог, и стал думать, как вести себя в остальное время.
Этой сказкой автор пытался показать жизнь чиновников, которые в своей жизни ничего не сделали, а только сидели у себя в «норе» и боялись того, кто выше их по чину. Боялись каким-то образом навредить себе, если выйдут за пределы своей «норы». Что, возможно, там найдется какая-то сила, которая может в одночасье лишить их такого чина. Что жизнь без роскоши, для них все равно, что смерть, но при этом надо оставаться на одном месте и все будет хорошо.
Как раз в образе пискаря это и видно. Он фигурирует в сказке в течение всего повествования. Если до смерти отца жизнь пискаря была обычной, то после его смерти он затаился. Он дрожал каждый раз, когда кто-то проплывал или останавливался около его норы. Он не доедал, боясь лишний раз выбраться наружу. А от полумрака, который постоянно царил в его норе, пискарь был полуслеп.
Все считали пискаря глупцом, а он сам считал себя премудрым. В названии сказки «Премудрый пискарь» скрывается явная ирония. «Премудрый» значит «очень умный», но в этой сказке смысл этого слова значит другое - гордый и глупый. Гордый оттого что считает себя самым умным, раз он нашел обезопасить свою жизнь от внешней угрозы. А глупый он, потому что так и не понял смысла жизни. Хотя в конце своей жизни пискарь задумывается о том, чтобы жить как все, не прятаться в своей норе, и как только он собирается с силами, чтобы выплыть из убежища, он снова начинает дрожать и снова считает эту затею глупой. «Вылезу-ка я из норы да гоголем по всей реке проплыву!» Но едва он подумал об этом, как опять испугался. И начал, дрожа, помирать. Жил – дрожал, и умирал – дрожал».
Что бы более саркастически показать жизнь пискаря в сказке присутствует гипербола: "Жалованья не получает и прислуги не держит, в карты не играет, вина не пьет, табаку не курит, за красными девушками не гоняется...". Гротеск: «И прожил премудрый пискарь таким родом с лишком сто лет. Все дрожал, все дрожал». Ирония: «Скорее всего – сам умер, потому что какая сласть щуке глотать хворого, умирающего пискаря, да к тому же еще и премудрого?»
Говорящие животные преобладают в обычных народных сказках. Так как в сказке М.Е. Салтыкова-Щедрина так же есть говорящий пискарь, то его сказка схожа с народной сказкой.
В итоге видно, что в сказке автор показывает жизнь обычного трусливого чиновника