В основе сюжета трагедии Шекспира "Ромео и Джульетта" лежит старинная итальянская народная легенда. Еще и теперь в Вероне показывают легендарную "гробницу Джульетты". Но в эту старинную легенду великий драматург вдохнул новую жизнь. Он сделал эту легенду достоянием своего времени, эпохи Возрождения. Ренессанс нес с собой мечту об освобождении человека от гнета несправедливых отношений. Это была эпоха, когда рушились аскетические идеалы средневековья, эпоха рождения социальных утопий (см. знаменитый роман XVI века "Утопия" Томаса Мора), новой философии и науки, основанной на опыте и изучении реальных вещей (см. "Новый Органон" - философское сочинение Фрэнсиса Бэкона). Это была, наконец, эпоха расцвета великого реалистического искусства. Творчество писателей, поэтов, живописцев Ренессанса проникнуто восхищением красотой и силой человеческих чувств. Трагедия о Ромео и Джульетте - песнь о несчастной и в то же время торжествующей любви - является типичным произведением Ренессанса. Уже современники этой трагедии, в особенности молодежь, зачитывались ею. В XVII веке в читальном зале библиотеки Оксфордского университета находился экземпляр первого однотомного собрания пьес Шекспира (1623). Страницы этой книги говорят о том, что ее постоянно читали. Раскрыв объемистый фолиант, студенты облокачивались на него. Особенно потертыми локтями внимательно читавших и перечитывавших трагедию студентов являются страницы, где описано последнее свидание Ромео и Джульетты (III, 5).
Вспоминая свои первые классы и милую сердцу учительницу, дорогую Анну Николаевну, я теперь, когда промчалось столько лет с той счастливой и горькой поры, могу совершенно определенно сказать: наставница наша любила отвлекаться.Бывало, среди урока она вдруг упирала кулачок в остренький свой подбородок, глаза ее туманились, взор утопал в поднебесье или проносился сквозь нас, словно за нашими спинами и даже за школьной стеной ей виделось что-то счастливо-ясное, нам, конечно же, непонятное, а ей вот зримое; взгляд ее туманился даже тогда, когда кто-то из нас топтался у доски, крошил мел, кряхтел, шмыгал носом, вопросительно озирался на класс, как бы ища испрашивая соломинку, за которую можно ухватиться, – и вот вдруг учительница странно затихала, взор ее умягчался, она забывала ответчика у доски, забывала нас, своих учеников, и тихо, как бы про себя и самой себе, изрекала какую-нибудь истину, имевшую все же самое к нам прямое отношение.– Конечно, – говорила она, например, словно укоряя сама себя, – я не сумею научить вас рисованию или музыке. Но тот, у кого есть божий дар, – тут же успокаивала она себя и нас тоже, – этим даром будет разбужен и никогда больше не уснет.Или, зарумянившись, она бормотала себе под нос, опять ни к кому не обращаясь, что-то вроде этого:– Если кто-то думает, будто можно пропустить всего лишь один раздел математики, а потом пойти дальше, он жестоко ошибается. В учении нельзя обманывать самого себя. Учителя, может, и обманешь, а вот себя – ни за что.То ли оттого, что слова свои Анна Николаевна ни к кому из нас конкретно не обращала, то ли оттого, что говорила она сама с собой, взрослым человеком, а только последний осел не понимает, насколько интереснее разговоры взрослых о тебе учительских и родительских нравоучений, то ли все это, вместе взятое, действовало на нас, потому что у Анны Николаевны был полководческий ум, а хороший полководец, как известно, не возьмет крепость, если станет бить только в лоб, – словом, отвлечения Анны Николаевны, ее генеральские маневры, задумчивые, в самый неожиданный миг, размышления оказались, на удивление, самыми главными уроками.Как учила она нас арифметике, русскому языку, географии, я, собственно, почти не помню, – потому видно, что это учение стало моими знаниями. А вот правила жизни, которые учительница произносила про себя, остались надолго, если не на век.Может быть, пытаясь внушить нам самоуважение, а может, преследуя более простую, но важную цель, подхлестывая наше старание, Анна Николаевна время от времени повторяла одну важную, видно, истину.– Это надо же, – говорила она, – еще какая-то малость – и они получат свидетельство о начальном образовании.Действительно, внутри нас раздувались разноцветные воздушные шарики. Мы поглядывали, довольные, друг на дружку. Надо же, Вовка Крошкин получит первый в своей жизни документ. И я тоже! И уж, конечно, отличница Нинка. Всякий в нашем классе может получить – как это – свидетельство об образовании.В ту пору, когда я учился, начальное образование ценилось. После четвертого класса выдавали особую бумагу, и можно было на этом завершить свое учение. Правда, никому из нас это правило не подходило, да и Анна Николаевна поясняла, что закончить надо хотя бы семилетку, но документ о начальном образовании все-таки выдавался, и мы, таким образом, становились вполне грамотными людьми.– Вы посмотрите, сколько взрослых имеет только начальное образование! – бормотала Анна Николаевна. – Спросите дома своих матерей, своих бабушек, кто закончил одну только начальную школу, и хорошенько подумайте после этого.Мы думали, спрашивали дома и ахали про себя: еще немного, и мы, получалось, догоняли многих своих родных. Если не ростом, если не умом, если не знаниями, так образованием мы приближались к равенству с людьми любимыми и уважаемыми.– Надо же, – вздыхала Анна Николаевна, – какой-то год и два месяца! И они получат образование!Кому она печалилась? Нам? Себе? Неизвестно. Но что-то было в этих причитаниях значительное, серьезное, тревожащее…* * *Сразу после весенних каникул в третьем классе, то есть без года и двух месяцев начально образованным человеком, я получил талоны на дополнительное питание.Шел уже сорок пятый, наши лупили фрицев почем зря, Левитан каждый вечер объявлял по радио новый салют, и в душе моей ранними утрами, в начале не растревоженного жизнью дня, перекрещивались, полыхая, две молнии – предчувствие радости и тревоги за отца. Я весь точно напружинился, суеверно отводя глаза от такой убийственно-тягостной возможности потерять отца накануне явного счастья.Вот в те дни, а точнее, в первый день после весенних каникул, Анна Николаевна выдала мне талоны на доппитание. После уроков я должен идти в столовую номер восемь и там пообедать.Бесплатные талоны на доппитание нам давали по очереди – на всех сразу не хватало, – и я уже слышал про восьмую столовку.Да кто ее не знал, в самом-то деле! Угрюмый, протяжный дом этот, пристрой к бывшему монастырю, походил на животину, которая распласталась, прижавшись к земле.
Однажды мне пришлось полететь в космос! Как там чудесно и красиво! Нам посчастливолось побывать на Сатурне,попродить по его кольцам,но сейчас подробне... Всё началось с того, что мы высадились на планету и начали привыкать к невесомости. Неожиданно для нашей команды мы повстречались с инопланетянями. Мы их совершенно не испугались, а наоборот, они очень добры к нам! Угостив мороженным из звёзд мы отправились на кросс по кольцам. У него их много и все они особенные. Какие-то мягкие, как пух, какие-то колкие. Но это не помешало нашему счастью. Сделав фото на память мы отправились домой,но это путешествие навсегда с нами! Надеюсь,понравилось ;)
