дубровский» является единственный сын отставного поручика гвардии владимир дубровский. молодой человек рано лишился матери, и был отправлен на воспитание в петербургское кадетское училище.
в петербурге дубровский провел всю свою беззаботную юность. для содержания сына отец не жалел денег, и молодой человек мог позволить себе «роскошные прихоти» и не задумываться о будущем.однако, вся его жизнь круто изменилась, когда владимир получил неожиданное известие о серьезной болезни отца.
борьба за справедливостьдубровский спешит домой и застает последние дни жизни своего отца. троекуров, сосед и бывший друг дубровского старшего, по решению суда забирает себе родовое имение дубровских, тем самым лишая молодого барина наследства.спасая родной дом от осквернения, владимир дубровский поджигает усадьбу. тем самым он нарушает закон, вследствие чего вынужден скрыться. его поддерживают его крестьяне, которые не желают «другого барина» .
таким образом, дубровский оказывается предводителем шайки разбойников.любовь рушит планымолодой человек принимает решение отомстить главному виновнику всех своих бед троекурову. он проникает в дом своего врага подвидом учителя французского языка дефоржа.однако, там он встречает машу, дочь троекурова, к которой у главного героя возникают глубокие чувства. дубровский вынужден изменить свои планы и отказаться от мести троекурову.
Проезжая верхом по берегу Москвы-реки, можно было поверх частокола
видеть весь сад Морозова.
Цветущие липы осеняли светлый пруд, доставлявший боярину в постные дни
обильную пищу. Далее зеленели яблони, вишни и сливы. В некошеной траве
пролегали узенькие дорожки. День был жаркий. Над алыми цветами пахучего
шиповника кружились золотые жуки; в липах жужжали пчелы; в траве трещали
кузнечики; из-за кустов красной смородины большие подсолнечники подымали
широкие головы и, казалось, нежились на полуденном солнце.
Боярин Морозов уже с час как отдыхал в своей опочивальне. Елена с
сенными девушками сидела под липами на дерновой скамье, у самого частокола.
На ней был голубой аксамитный летник{48} с яхонтовыми пуговицами. Широкие
кисейные рукава, собранные в мелкие складки, перехватывались повыше локтя
алмазными запястьями, или зарукавниками. Такие же серьги висели по самые
плечи; голову покрывал кокошник{49} с жемчужными наклонами, а сафьянные
сапожки блестели золотою нашивкой.
Елена казалась весела. Она смеялась и шутила с девушками.
- Боярыня, - сказала одна из них, - примерь еще вот эти запястья, они
повиднее.
- Будет с меня примерять, девушки, - отвечала ласково Елена, - вот уж
битый час вы меня наряжаете да укручиваете, будет с меня!
- Вот еще только монисто надень! Как наденешь монисто, будешь, право
слово, ни дать ни взять, святая икона в окладе!
- Полно, Пашенька, стыдно грех такой говорить!
- Ну, коли не хочешь наряжаться, боярыня, так не поиграть ли нам в
горелки или в камешки? Не хочешь ли рыбку покормить или на качелях
покачаться? Или уж не спеть ли тебе чего?
- Спой мне, Пашенька, спой мне ту песню, что ты намедни пела, как вы
ягоды собирали!
- И, боярыня, лапушка ты моя, что ж в той песне веселого! То грустная
песня, не праздничная.
- Нужды нет; мне хочется ее послушать, спой мне, Пашенька.
- Изволь, боярыня, коли твоя такая воля, спою; только ты после не пеняй
на меня, если неравно тебе сгрустнется! Нуте ж, подруженьки, подтягивайте!
Девушки уселись в кружок, и Пашенька затянула жалобным голосом:
Ах, кабы на цветы да не морозы,
И зимой бы цветы расцветали;
Ах, кабы на меня да не кручина,
Ни о чем бы я не тужила,
Не сидела б я, подпершися,
Не глядела бы я во чисто поле...
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Я по сеням шла, по новым шла,
Подняла шубку соболиную,
Чтоб моя шубка не Чтоб мои пуговки не прозвякнули,
Не услышал бы свекор-батюшка,
Не сказал бы своему сыну,
Своему сыну, моему мужу!
Пашенька посмотрела на боярыню. Две слезы катились из очей ее.
- Ах, я глупенькая! - сказала Пашенька, - чего я наделала. Вот на свою
голову послушалась боярыни! Да и можно ли, боярыня, на такие песни
набиваться!
- Охота ж тебе и знать их! - подхватила Дуняша, быстроглазая девушка с
черными бровями. - Вот я так спою песню, не твоей чета, смотри, коли не
развеселю боярыню!
И, вскочив на ноги, Дуняша уперла одну руку в бок, другую подняла
кверху, перегнулась на сторону и, плавно подвигаясь, запела: