Антон Павлович Чехов много рассказов посвятил жизни простых людей, никому не известных, незаметных и несчастных. Одно из таких глубоких и печальных произведений — «Ванька» — рассказ о трагической судьбе крестьянского мальчика.
Ванька Жуков — девятилетний сирота, отданный в ученики городскому сапожнику. С первых строчек произведения мы понимаем, что Ванька несчастлив. Он с тоской вспоминает деда Константина Макарыча, единственного близкого человека, родную деревню, то время, когда мать его была жива, служила горничной У господ, и он жил вместе с ней в барском доме. Барышня Ольга Игнатьевна «кормила Ваньку леденцами и от нечего делать выучила его читать, писать, считать до ста и даже танцевать кадриль». Когда же мать умерла, Ваньку выставили из господского дома в людскую кухню, где ютился его дед, а потом спровадили в Москву.
В ночь под Рождество, воспользовавшись тем, что хозяева ушли в церковь, мальчик пишет деду письмо, в котором умоляет: « … увези меня отсюда, а то помру». Ванька согласен на всё, лишь бы дед забрал его домой («если что, то секи меня как сидорову козу»), И обещает за это заботиться о нём, когда вырастет. Жизнь мальчика невыносима: хозяева бьют его, почти не кормят, заставляют выполнять непосильную работу. Ванька пишет: «А еды нету никакой. Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба, а чтоб чаю или щей, то хозяева сами трескают».
Ванька — любознательный и наблюдательный мальчик, он пишет деду о том, что его поразило в Москве больше всего: о лесках с самыми разными рыболовными крючками, дорогих ружьях, изобильных мясных лавках.
Когда читаешь в конце рассказа о том, как Ванька сунул своё письмо в почтовый ящик, а потом уснул, убаюканный сладкими надеждами, становится очень грустно. Ведь ясно, что письмо с адресом «На деревню дедушке» никогда не дойдёт до адресата и мальчик по-прежнему будет маяться у чужих людей. Его жизнь не изменится, а может быть, станет ещё хуже. Трагическая судьба маленького мальчика-сироты никого не оставляет равнодушным. Она вызывает жалость и сочуствие.
"Снится Мишке, будто дед срезал в саду здоровенную вишневую хворостину, идет к нему, хворостиной машет, а сам строго так говорит.
— А ну, иди сюда, Михайло Фомич, я те полохану по тем местам, откель ноги растут!. .
— За что, дедуня? — спрашивает Мишка.
— А за то, что ты в курятнике из гнезда чубатой курицы все яйца покрал и на каруселю отнес, прокатал!. .
— Дедуня, я нонешний год не катался на каруселях! — в страхе кричит Мишка.
Но дед степенно разгладил бороду да как топнет ногой:
— Ложись, постреленыш, и спущай портки!. .
Вскрикнул Мишка и проснулся. Сердце бьется, словно в самом деле хворостины отпробовал.
… Для отца он — Минька. Для матери — Минюшка. Для деда — в ласковую минуту — постреленыш, в остальное время, когда дедовские брови седыми лохмотьями свисают на глаза — «эй, Михайло Фомич, иди, я тебе уши оболтаю! »
А для всех остальных: для соседок-пересудок, для ребятишек, для всей станицы — Мишка и «нахаленок» .
Девкой родила его мать. Хотя через месяц и обвенчалась с пастухом Фомою, от которого прижила дитя, но прозвище «нахаленок» язвой прилипло к Мишке, осталось на всю жизнь за ним.
… Как на грех, в калитке свинья застряла. Голова с той стороны, а сама с этой, ногами в землю упирается, хвостом крутит и пронзительно визжит. Мишка — выручать: попробовал калитку открыть — свинья хрипеть начинает. Сел на нее верхом, свинья поднатужилась, вывернула калитку, ухнула и по двору к гумну вскачь. Мишка пятками в бока ее толкает, мчится так, что ветром волосы назад закидывает. У гумна соскочил — глядь, а дед на крыльце стоит и пальцем манит.
— Подойди ко мне, голубь мой!
Не догадался Мишка, зачем дед кличет, а тут опять про адскую сковородку вспомнил и — рысью к деду.
— Дедуня, дедуня, а на небе черти бывают?
— Я тебе зараз всыплю чертей!. . Поплюю в кой-какие места да хворостиной высушу!. . Ах ты, лихоманец вредный, ты на что ж это свинью объезжаешь?. .
…Не успел Мишка рта раскрыть в свое оправдание, как дед снял ремешок, левой рукой портки держит, чтобы не упали, а правой Мишкину голову промеж колен просовывает. Выпорол и при этом очень строго говорил:
— Не езди на свинье!. . Не езди!. .
... Повернулся Мишка к деду, размазал кулаком последнюю слезу, сказал, упираясь в дверь задом:
— Ну, дедунюшка… попомни!
— Ты что ж это, поганец, деду грозишь?
Мишка видит, как дед снова расстегивает ремень, и заблаговременно чуточку приоткрывает дверь.
— Значит, ты мне грозишь? — переспрашивает дед.
Мишка вовсе исчезает за дверью. Выглядывая в щелку, пытливо караулит каждое движение деда, потом заявляет:
— Погоди, погоди, дедунюшка!. . Вот выпадут у тебя зубы, а я жевать тебе не буду!. . Хоть не проси тогда!
... Теряя сознание Мишка:
— Банда в станице… Батяньку убили… Сполком сожгли, а дедуня велел вам скорейча ехать туда!
Перед тускнеющим Мишкиным взором поплыли цветные круги…
мимо батянька, усы рыжие крутит, смеется, а на глазу у него сидит, покачиваясь, большая зеленая муха. Дед укоризненно качая головой, маманька, потом маленький лобастый человек с протянутой рукой, и рука указывает прямо на него, на Мишку.
— Товарищ Ленин!. . — вскрикнул Мишка глохнущим голоском, силясь, приподнял голову — и улыбнулся, протягивая вперед руки".