Книга "Конёк-Горбунок" . Краткое содержание
Объяснение:
Было у крестьянина три сына: старшие умные, а младший Иван – дурак. Однажды кто-то повадился топтать пшеницу, которые выращивали и продавали братья. Они решили подкараулить вора, и это удалось только Ивану. Оказалось, что топтала пшеницу прекрасная кобылица, к которой Иван изловчился прыгнуть на спину задом наперед. Кобылица не смогла справиться с лихим наездником, и пообещала родить Ивану трех коней: двух редкой красоты скакунов и одного Горбунка, который Ивану будет верным товарищем.
Когда старшие братья увидали прекрасных коней, они уговорили Ивана продать их в столице, и тот согласился. По дороге Иван нашел перо Жар-птицы, и, несмотря на отговоры Конька-Горбунка, забрал его себе. В столице коней купил царь, пораженный их красотой. Но кони никого к себе не подпускали, кроме Ивана, и царю пришлось взять его на службу.
Начальник Ивана – спальник – очень завидовал ему, и хотел от него избавиться. Он доложил царю, будто Иван похвалялся достать Жар-птицу. Царь приказал Ивану немедленно принести к нему во дворец волшебную птицу, иначе ему не миновать казни. Конек-Горбунок утешил своего хозяина, пообещав ему в поисках невиданной птицы. Вместе они отправились в путь, и, воспользовавшись советами, Конька-Горбунка, Иван поймал чудесную Жар-Птицу и привез ее царю.
Спустя время спальник вновь начал клеветать на Ивана, уверяя царя, будто тот похвалялся достать Царь-девицу, родственницу Месяца и Солнца. И вновь Конек-Горбунок пообещал хозяину выполнить это задание. Они прискакали на берег океана, где Ивану обманом удалось поймать Царь-девицу.
Царь, сраженный красотой Царь-девицы, захотел на ней жениться. Та согласилась, но только с условием, что получит перстень со дна океана. Это задание царь поручил Ивану, а Царь-девица попросила его заехать к Месяцу и Солнцу.
Добравшись до океана, Иван увидел огромного кита, на спине которого рос дремучий лес. Узнав, что Иван едет к Месяцу и Солнцу, кит попросил его замолвить за него словечко. Когда Иван с Коньком-Горбунком добрались до чертогов Месяца Месяцовича, он передал, что дочь его жива-здорова. Также Иван передал Месяцу кита, и тот сообщил, что все страдания его оттого, что он проглотил тридцать кораблей – как выпустит их на волю, так и получит свободу. Кит выпустил корабли и, в свою очередь, исполнил Ивана и достал ему перстень со дна океана.
Получив перстень, Царь-девица потребовала, чтобы царь перед свадьбой омолодился, искупавшись в котлах со студеной и кипяченой водой, а также в котле с кипящим молоком. Царь испугался, и решил вначале проверить это средство на Иване. И в этот раз Ивану верный Горбунок – он махнул хвостом, свистнул, и Иван без вреда для себя окунулся во всех трех котлах, став красивым сильным молодцем. Царь нырнул вслед за ним и тут же сварился. Царь-девица объявила себя царицей и вышла замуж за Ивана.
Но мальчик не умер, напротив он начал дрыгать ногами, и плакать, хотя так слабо и жалостно, что как потом говорили кумушки: «и вспомнить-то смешно: котёнок — не котёнок, а пищит!»
Через неделю баба вышла на работу. Мальчишка ещё пищал, но всё-таки пищал и кое-как дожил до десятого года жизни.
Был он худой и загорелый, с раздутым животом и ввалившимися щеками; волосы льняные, почти белые, падали на светлые, вытаращенные глаза, смотревшие на свет как будто куда-то в неизмеримое пространство. Зимою он сидел за печкой и тихонько плакал от холода, а по временам и с голода, когда у мамы нечего было ни в печь ставить, ни в горшок положить; летом ходил в рубашке, подпоясанной каким-то обрывком, и в соломенной шляпе, из-за полей которой выглядывал, задирая, как птица, голову кверху.
Мать, бедная работница, жившая со дня на день, как ласточка, под чужою крышей, может быть и любила его по-своему, но била часто и всегда называла «подкидышем». В восемь лет Ян был уже подпаском, а когда в избе есть было нечего, ходил в лес за грибами.
Никто не рассчитывал, что он вырастет, а ещё меньше, что мать добьётся от него какого-либо толку, — к работе у него не было Только к одному была у него большая охота: это — к музыке. Везде он слышал её, и как только чуть подрос, так уж о другом и не думал. Пойдёт, бывало, в лес за скотиной или с корзиной за ягодами, но только вернётся без ягод и скажет, картавя:
— Мамка, так в лесу что-то играло… ой, ой!
А мамка ему:
— Я вот тебе поиграю! Узнаешь ты меня…
И задаст ему музыку половником. Малый кричал, обещался, что больше не будет, а сам всё думал, что там в лесу что-то играло… Что? Разве он знал это?.. Сосны, буки, берёзы, клёны — всё играло, целый лес — и баста!..
Во всем он слышал музыку — в чириканье воробьев, в кваканье лягушек, голоса из деревни тоже казались ему музыкой.
Мать даже его в костёл брать не могла, потому что, как бывало зазвучит орган и раздастся хор сладостных голосов, глаза ребёнка покрывались мглой, как будто смотрели в какой-то другой мир…
Сторож, что ходил ночью по деревне, не раз видал белую рубаху Яна, в темноте пробиравшегося к корчме. Там, притаившись у стены, он слушал как люди танцевали, как скрипка тихо пела: «Будем есть, будем пить, будем веселиться», а контрабас низким голосом вторил с достоинством: «Как Бог дал, как Бог дал!».
Он влюбился в скрипку, и не мог понять откуда люди берут такие дощечки поющие, как их делают.
Для него был большой праздник, когда он мог слышать скрипку, будь это на свадьбе или на «дожинках».
Он сам сделал себе скрипку из лубка и конского волоса, только она не хотела играть так хорошо, как в корчме: звучала тихо, очень тихо, почти как муха либо комар. Однако он играл на ней с утра до вечера, хотя за это ему так доставалось, что в конце концов он смахивал на обитое недозрелое яблоко. Мальчик худел всё больше и больше, волосы его делались всё гуще, глаза открывались всё шире, хотя и чаще наполнялись слезами, щёки и грудь впадали всё глубже и глубже…
Это увлечение не привело его к добру.
Лакей в панском доме обладал скрипкой и иногда играл на ней вечернею порой, чтобы понравиться панне горничной. Янко иногда проползал между лопухами к открытым дверям буфетной, чтобы разглядеть скрипку. Она висела на стене, против двери, и мальчик жадно смотрел на недосягаемую святыню, до которой грех даже прикоснуться. Однако он страстно желал этого.
Однажды буфетная была пуста. Господа давно жили за границей, дом стоял необитаемым, а лакей сидел на другой стороне дома у панны горничной. Янко, как будто что-то поманило к скрипке и он в буфетную. Ему казалось что сам соловей и лопухи просили его пойти к скрипке, только одна сова советовала не брать скрипку.
Янко был сильно напуган, он был как дикий зверёнок в капкане. Но неожиданно в буфетную зашел лакей и словил Янко.
На другой день бедный Янко стоял уже перед судом у войта. Ни войт, ни судьи не знали, как наказать десятилетнего мальчика «с вытаращенными, испуганными глазами, маленький, худой, избитый, не знающий, где он и чего от него хотят…»
Судьи приказали Стаху-сторожу высечь его, дабы в другой раз он не пытался воровать.
Стах взял Янка под мышку, как котёнка, и понес к сараю. Ребёнок или не понимал, что делается, или был перепуган, но не отозвался ни словом, только смотрел, как смотрит пойманная птица. Стах растянул его в сарае на земле и, заворотивши рубашку, махнул сплеча, так только Янко крикнул: «Мама!..» И что его сторож розгой, то он: «Мама, мама!» — но всё тише и тише, слабей и слабей, и на каком то ударе ребёнок умолк и не звал уже мамы…
Пришла мать взять мальчика и принуждена была отнести его на руках… На другой день уж не встал Янко, а на третий, вечером, умирал на войлоке под одеялом.
Мать плакала над умирающим сыном, а он надеялся, что Бог даст ему настоящую скрипку.