I круг. Некрещеные младенцы и добродетельные нехристиане.
II круг. Сладострастники (блудницы и прелюбодеи).
III круг. Чревоугодники, обжоры и гурманы.
IV круг. Скупцы и расточители.
V круг. Гневные и ленивые.
VI круг. Еретики и лжеучителя.
VII круг. Насильники над ближнем и его достоянием, самоубийцы, игроки и моты, тираны, разбойники, богохульники, извращенцы. (Круг поделен на 3 пояса. – Прим. авт.)
VIII круг. Обманувшие недоверившихся, сводники и обольстители, льстецы, духовные лица, торговавшие церковными должностями, прорицатели, гадатели, звездочёты, колдуньи, мздоимцы, взяточники, лицемеры, воры, лукавые советчики, зачинщики раздора, алхимики, лжесвидетели, фальшивомонетчики. (Круг поделен на 9 рвов. – Прим. авт.)
IX круг. Обманувшие доверившихся, предатели родных, предатели Родины и единомышленников, предатели друзей и сотрапезников, предатели благодетелей, величества божеского и человеческого. (Круг поделен на 4 пояса. – Прим. авт.)
В центре девятого круга Данте помести Сатану.
Таким образом, чем грех материальнее, тем он простительнее.
Объяснение:
надеюсь (•‿•)
Легенда о Жеке батыре имеет фактическую историческую основу. В Боровом, самом красивом урочище Казахстана, есть гора «Жеке батыр». Она возвышается с северной стороны боровского массива, и по-русски люди называют ее «Спящий рыцарь». Эта огромная гора и в самом деле похожа на лежащего воина, со всем его воинским снаряжением. Это обстоятельство лишь подтверждает догадки фольклористов о том, что за каждой легендой или мифом скрывается настоящее историческое событие и реальные люди. Жеке батыр – одинокий рыцарь, это казахский воин по имени Тилемис. При взятии отрядами Кенесары Акмолинского приказа-крепости он отличился большой храбростью, силой и энергией. Причем дрался в одиночку с несколькими врагами, почему Кенесары и назвал воина Тилемиса Жеке батыром (Одиноким героем). И с той поры, со слов хана, все стали называть Тилемиса Жеке батыром.
Листья осенние.
Листья осенние
Где-то во мгле мирозданья
Видели, бедные,
Сон золотой увяданья,
Видели, сонные,
Как, натянувши поводья,
Всадник мрачнел,
Объезжая родные угодья,
Как, встрепенувшись,
Веселью он вновь предавался, —
Выстрел беспечный
В дремотных лесах раздавался! ..
Ночью, как встарь,
Не слыхать говорливой гармошки
Словно как в космосе,
Глухо в раскрытом окошке,
Глухо настолько,
Что слышно бывает, как глухо. .
Это и нужно
В моем состоянии духа!
К печке остывшей
Подброшу поленьев беремя,
Сладко в избе
Коротать одиночества время,
В пору полночную
В местности этой невзрачной
Сладко мне спится
На сене под крышей чердачной,
Сладко, вдыхая
Ромашковый запах ночлега,
Зябнуть порою
В предчувствии близкого снега.. .
Вдруг, пробудясь,
По лесам зароптали березы,
Словно сквозь дрему
Расслышали чьи-то угрозы,
Словно почуяли
Гибель живые созданья.. .
Вот он и кончился,
Сон золотой увяданья.
Осень — явно предпочтительное время года в элегической лирике с неизбежными мотивами увядания природы, вызывающими грустные размышления и переживания, естественные ассоциации с краткими сроками человеческой жизни. Поэзия Рубцова в таком плане не исключение. Более того, в ней, особенно в 60-е годы, осенние пейзажи и настроения, наряду с ночными ощущениями занимают даже приоритетное место.
Об этом можно судить уже по названиям целого ряда очень разных в жанровом отношении произведений: "Осенняя песня", "По мокрым скверам проходит осень... ", "Осенние этюды", "А между прочим, осень на дворе... ", "Осенняя луна", "Последняя осень", "Листья осенние", "По холодной осенней реке... ", "Осень! Летит по дорогам... " и др. В самом характере образных мотивов, развиваемых в них на протяжении десятилетия, можно отметить определенную эволюцию.
В стихах второй половины 60-х годов усиливаются и порой даже нагнетаются мотивы расставания, прощания с приобретающие характер некоей всеобщности. Окружающее воспринимается далеко не в лучшем свете ("Крутом шумит холодная вода, / И все кругом расплывчато и мглисто"; "По холодной осенней реке / Пароход последний плывет... "). Ощущение гибельности, близкого конца переносится, распространяется поэтом на всю одухотворяемую им природу и — шире — на всю вселенную:
Листья осенние
Где-то во мгле мирозданья
Видели, бедные,
Сон золотой увяданья.. .
Очевидно, Рубцов мог бы тогда сказать и о себе словами, адресованными им Есенину в стихотворении "Последняя осень" (1968): "Он жил в предчувствии осеннем / Уж далеко не лучших перемен". Что это действительно, так, подтверждают строки, написанные двумя годами раньше и звучащие от первого лица: "Я жил в предчувствии осеннем / Уже не лучших перемен" ("Прекрасно небо голубое!.. ", 1966).
Для элегической лирики Рубцова этого позднего периода, быть может, особенно характерно стихотворение "Осенняя луна" (1966), основанное на тесном переплетении природных и социальных мотивов, на контрастном сопоставлении образов света и тьмы, сегодняшней грусти и — воспоминаний о счастье весенних дней. Стихи построены на сочетании пластической изобразительности, звуковых и зрительно-живописных образов, глубоко психологизированы, проникнуты настроением и чувством лирического героя:
Грустно, грустно последние листья,
Не играя уже, не горя,
Под гнетущей погаснувшей высью,
Над заслеженной грязью и слизью
Осыпались в конце октября.
Люди жили тревожней и тише,
И смотрели в окно иногда, —
Был на улице говор не слышен,
Было слышно как воют над крышей
Ветер, ливень, труба, провода.. .