ВНИМАНИЕ! ВЫДЕЛЕННОЕ ЭТО ВЗЯТОЕ ИЗ РАССКАЗА!
Мой самый любимый поэт это Рубцов. Он умер в 1971 году. Я люблю читать его больше Пушкина! Мой любимый рассказ Рубцова это Маэстро. Его не пугали мертвецы, он больше следил за оркестром. Играть Димке было не с кем, так как никого из детей там не было.
Он бродил среди могил, разглядывал фотографии, надгробные плиты, памятники, кресты. Вообщем ему было скучно. Оркестранты устраивали пикники и пили водку. Димка с интересом наблюдал, как главный в оркестре по фамилии Буздыганов – старик с костлявым серым лицом музыканты звали его «маэстро», – запрокинув голову, жадно пил из гранёного стакана и как на его изрезанной сеткой морщин жилистой шее, словно острый локоть, дёргался кадык.
Маэстро воевал и попал в плен к фашистам, его отправили в Бухенвальд. Папа объяснил что это лагерь, где убивали наших солдат и сжигали в печках.
Димка сразу понял это не пионерский лагерь.
Маэстро уже стоял в очереди в газовую камеру, а немецкий офицер, эсэсовец, ходил и спрашивал: нет ли музыкантов среди пленных? (Фашисты, оказывается, очень любили мучить и убивать людей под музыку.) Маэстро ещё до войны научился играть на трубе и, когда немец подошёл к нему, вышел из строя и сказал, что он трубач и знает ноты. Так Буздыганов и до конца войны играл в лагерном духовом оркестре. Вернулся он домой очень нервным, потому и щека у него всё время дёргается, и бояться стал много чего: не любит, когда громко кричат и собаки лают, ещё ненавидит композитора Вагнера, потом, когда слышит немецкую речь и когда труба дымит, костёр не любит и дым от костра.
ответ: Оригинальное японское хайку состоит из 17 слогов, составляющих один столбец иероглифов (впрочем, уже у Басё встречаются отступления от нормы слогового состава). Особыми разделительными словами — кирэдзи (яп. 切れ字 кирэдзи, «режущее слово») — текст хайку делится в отношении 12:5 — либо на 5-м слоге, либо на 12-м. При переводе хайку на западные языки традиционно — с самого начала XX века, когда такой перевод начал происходить, — местам возможного появления кирэдзи соответствует разрыв строки и, таким образом, хайку записываются как трёхстишия. В 1970-е гг. американский переводчик хайку Хироаки Сато предложил в качестве более адекватного решения записывать переводы хайку как моностихи; вслед за ним канадский поэт и теоретик Кларенс Мацуо-Аллар заявил, что и оригинальные хайку, создаваемые на западных языках, должны быть однострочными. Крайне редко встречаются — среди переводных и оригинальных хайку — и двустрочные тексты, тяготеющие к слоговой пропорции 2:1. Что касается слогового состава хайку, то к настоящему времени и среди переводчиков хайку, и среди авторов оригинальных хайку на разных языках сторонники соблюдения 17-сложности (и/или схемы 5—7—5) остались в меньшинстве; по общему мнению большинства теоретиков, единая слоговая мера для хайку на разных языках невозможна, потому что языки значительно отличаются друг от друга средней длиной слов и, следовательно, информационной ёмкостью одинакового количества слогов. Современные хайку, написанные на европейских языках, обычно короче 17 слогов (особенно англоязычные), тогда как русские хайку могут быть даже длиннее.
В классическом хайку центральное место занимает природный образ, явно или неявно соотнесённый с жизнью человека. При этом в тексте должно быть указание на время года — для этого в качестве обязательного элемента используется киго — «сезонное слово». Хайку пишут только в настоящем времени: автор записывает свои непосредственные впечатления от только что увиденного или услышанного. Традиционное хайку не имеет названия и не пользуется привычными для западной поэзии выразительными средствами (в частности, рифмой), однако использует ряд специфических приёмов, выработанных японской национальной традицией (например, какэкотоба (англ.)русск.). Искусство написания хайку — это умение в трех строках описать момент. В маленьком стихотворении каждое слово, каждый образ на счету, они приобретают особую весомость, значимость. Сказать много, используя лишь немного слов, — главный принцип хайку.
В сборниках хайку каждое стихотворение часто печатается на отдельной странице. Это делается для того, чтобы читатель мог вдумчиво, не торопясь, проникнуться атмосферой стихотворения.
Описывая внешность девочки, автор ссобщает, у Маруси было "...грязное личико, обрамленное белокурыми волосами и сверкавшее на меня детски‑любопытными голубыми глазами...". У нее были тонкие крохотные ручонки, она всегда была голодной и грустной. "...Платье ее было грязно и старо, в косе не было лент, но волосы у нее были гораздо больше и роскошнее, чем у Сони..."
Маруся была слабой, болезненной, даже ходила она "еще плохо, неуверенно ступая кривыми ножками и шатаясь, как былинка: руки ее были тонки и прозрачны; головка покачивалась на тонкой шее, как головка полевого колокольчика; глаза смотрели порой так не по‑детски грустно..."
Девочка редко смеялась, почти никогда не бегала, часто плакала. И только подаренная кукла сделала настоящее чудо, потому что Маруся, совсем больная и обессиленная в свои самые последние дни жизни, кажется, в первый раз была по-настоящему счастлива.
Соня, сестра Васи, была полной противоположностью Маруси. Автор описывает нам ее, используя яркие цвета и эпитеты: "моя Соня была кругла, как пышка, и упруга, как мячик. Она так резво бегала, когда, бывало, разыграется, так звонко смеялась, на ней всегда были такие красивые платья, и в темные косы ей каждый день горничная вплетает алую ленту".
У маленькой четырехлетней девочки была своя горничная, которая следила за тем, чтобы девочка была красиво одета, вовремя и вкусно поела, вовремя спала и гуляла. У Сони было всё для счастливого детства: любовь близких, забота и хороший уход, много дорогих игрушек. Она все время беззаботно смеялась и веселилась, как и подобает маленькому ребенку.
Соня была доброй девочкой, ведь она отдала свою любимую куклу незнакомой девочке-нищенке, а после смерти Маруси ходила с братом на ее могилку. Это очень хорошо, что сердце богатой девочки не очерствело, и она умела чувствовать не только счастье, но и боль