Каждую ночь после первых петухов в донской станице Филипповке просыпается дед Гаврила, долго сидит возле дома, курит, кашляет и вспоминает о единственном сыне, пропавшим без вести в Гражданскую войну.
Когда грянула война, стали наступать красные, Гаврила сам снарядил сына Петра. Купил ему доброго коня, отдал дедовское седло с уздечкой и велел служить царю, как служили его деды и прадеды, и не срамить тихий Дон.
Через месяц после проводов Петра в станицу пришли красные. На фронте сын заслуживал урядницкие погоны, а в Филипповке отец вынашивал «ненависть стариковскую, глухую» к проклятым красным. Назло им носил на груди царские медали, пока председатель Совета станицы снять не велел.
Была обида горькая, как полынь в цвету. Ордена снял, но обида росла в душе, лопушилась, со злобой родниться начала.
Когда Пётр пропал, хозяйство в упадок пришло. Лошадей разобрали — сначала белые, потом красные, а последнюю неказистую лошадёнку махновцы увели. Дворовые постройки рушились, в них хозяйничали мыши. Руки у Гаврилы на работу не поднимались — не для кого было работать. Только весной не выдерживал старик, запрягал быков, шёл пахать и сеять пшеницу.
Продолжение текста после рекламы
Приходили соседи с фронта, но о Петре никто из них не слышал. Однако и Гаврила, и его старуха-жена ждали сына, надеялись. Сшили ему полушубок, сапоги приготовили, папаху на гвоздь повесили, как будто сын вышел ненадолго и скоро вернётся.
Однажды Гаврила увидел, как жена оплакивает Петра, обняв ненадёванную им папаху. Налетел, с ног старуху сбил, папаху отобрал. С тех пор «левый глаз у старухи стал дёргаться, и рот покривило».
время. Вернулся из Турции сосед, служивший с Петром в одном полку, и рассказал Гавриле, что сын его погиб в битве с красными.
Вскоре по станице слухи о продразвёрстке и о бандах, идущих с низовьев Дона. Но Гаврила в исполком не ходил и новостей не слыхал. Однажды к Гавриле явился председатель с тремя продотрядниками. Их начальник, молодой, высокий, белокурый, потребовал отдать излишки пшеницы, и старику пришлось подчиниться.
Не успел Гаврила выйти во двор, как налетела банда кубанцев. Началась перестрелка, и все продотрядники погибли. Когда всё стихло, Гаврила обнаружил, что белокурый начальник, оказавшийся мальчишкой лет девятнадцати, ещё дышит.
Четверо суток пролежал белокурый в Гавриловой хате, как мёртвый, только сердце билось. Потом у него начался жар. Выхаживали его старики три месяца, привязались и начали называть Петром. Очнувшись, белокурый назвался Николаем, но старики упорно называли его именем единственного сына.
Невыплаканная любовь ‹…› к Петру, покойному сыну, пожаром перекинулась вот на этого недвижного, смертью зацелованного, чьего-то чужого сына...
Когда весной Николай встал на ноги, старики отдали ему одежду, справленную для Петра. Раны его почти зажили, только сломанная правая рука так и не срослась.
Родом Николай был с Урала. Отца его по пьянке убили, когда мальчику семь лет исполнилось, а мать ушла с подрядчиком. Вырос Николай при чугунолитейном заводе, туда и работать пошёл. Он был коммунистом, и это чуждое слово уже не казалось Гавриле таким страшным.
Узнав, что Николай — сирота, старики предложили ему остаться и быть вместо сына. Он обещал лето в Филипповке прожить, а там видно будет. Гаврилу он называл отцом, и от этого теплело у старика на сердце.
Николай оказался работящим, наравне с Гаврилой хозяйство поднимал. Ближе к осени пришло Николю письмо с Урала — звали его родной завод поднимать. Несколько дней он думал, мучился, но остаться не смог, решил уехать, куда звала его кровь.
Гаврила подвёз его до поворота дороги, попрощался, зная, что Николай больше не вернётся. Скоро ветер закручивал пыль там, где неродной сын.
Через несколько дней после окончания Лицея Пушкин был принят на службу в Коллегию иностранных дел. Вскоре, взяв отпуск, он поехал в Михайловское, имение в Псковской губернии, которое после смерти деда Пушкина перешло по наследству к его матери. Лето он провел там и в начале сентября вернулся в Петербург. В те годы в Петербурге общественная жизнь била ключом. Это было время, когда в столице образовывались тайные политические общества. Критика политики правительства, резко отрицательное отношение к самодержавию объединяли не только будущих декабристов, но и широкие круги передовой дворянской молодежи. Обострялась борьба между реакционной частью дворянства и защитниками свободолюбивых идей. Эта борьба захватывала и деятелей литературы. До 1818 года еще существовал «Арзамас». В 1819 году образовалось новое литературно-политическое общество «Зеленая лампа», филиал Союза благоденствия. Члены Союза благоденствия живо интересовались литературой, видя в ней большую общественную силу, и видели своей задачей создание гражданской поэзии, насыщенной высоким идейным содержанием. Были и другие литературные общества, в большей или меньшей степени связанные с «Союзом благоденствия». Шли оживленные споры по вопросам литературы и в кружках, и в домах людей, интересовавшихся художественным словом и искусством. Пушкин с головой окунулся в жизнь Петербурга. Он постоянно бывал в театре, который страстно любил, на балах, на гуляньях, принимал живейшее участие в общественной и литературной жизни. Он — член «Арзамаса» и «Зеленой лампы», заводит обширные знакомства с представителями тайных революционных обществ, литературы и театра. Пушкин создает такие вольнолюбивые, насыщенные декабристскими идеями произведения как ода «Вольность» (1817), «К Чаадаеву» (1818), «Сказки» (1818), «Деревня» (1819) и эпиграммы на Александра I, Аракчеева, министра Голицына и других.Такие стихотворения распространялись в рукописном виде по всей стране, и не только среди дворян; они проникали в среду разночинной интеллигенции, грамотных крестьян, солдат. Среди других произведений, написанных Пушкиным в это время, особенно выделяется начатая еще в Лицее и оконченная весной 1820 года поэма «Руслан и Людмила». Жуковский, в то время первый поэт России, восхищенный этой поэмой, прислал Пушкину свой портрет с надписью: «Победителю-ученику от побежденного учителя».
Через несколько дней после окончания Лицея Пушкин был принят на службу в Коллегию иностранных дел. Вскоре, взяв отпуск, он поехал в Михайловское, имение в Псковской губернии, которое после смерти деда Пушкина перешло по наследству к его матери. Лето он провел там и в начале сентября вернулся в Петербург. В те годы в Петербурге общественная жизнь била ключом. Это было время, когда в столице образовывались тайные политические общества. Критика политики правительства, резко отрицательное отношение к самодержавию объединяли не только будущих декабристов, но и широкие круги передовой дворянской молодежи. Обострялась борьба между реакционной частью дворянства и защитниками свободолюбивых идей. Эта борьба захватывала и деятелей литературы. До 1818 года еще существовал «Арзамас». В 1819 году образовалось новое литературно-политическое общество «Зеленая лампа», филиал Союза благоденствия. Члены Союза благоденствия живо интересовались литературой, видя в ней большую общественную силу, и видели своей задачей создание гражданской поэзии, насыщенной высоким идейным содержанием. Были и другие литературные общества, в большей или меньшей степени связанные с «Союзом благоденствия». Шли оживленные споры по вопросам литературы и в кружках, и в домах людей, интересовавшихся художественным словом и искусством. Пушкин с головой окунулся в жизнь Петербурга. Он постоянно бывал в театре, который страстно любил, на балах, на гуляньях, принимал живейшее участие в общественной и литературной жизни. Он — член «Арзамаса» и «Зеленой лампы», заводит обширные знакомства с представителями тайных революционных обществ, литературы и театра. Пушкин создает такие вольнолюбивые, насыщенные декабристскими идеями произведения как ода «Вольность» (1817), «К Чаадаеву» (1818), «Сказки» (1818), «Деревня» (1819) и эпиграммы на Александра I, Аракчеева, министра Голицына и других.Такие стихотворения распространялись в рукописном виде по всей стране, и не только среди дворян; они проникали в среду разночинной интеллигенции, грамотных крестьян, солдат. Среди других произведений, написанных Пушкиным в это время, особенно выделяется начатая еще в Лицее и оконченная весной 1820 года поэма «Руслан и Людмила». Жуковский, в то время первый поэт России, восхищенный этой поэмой, прислал Пушкину свой портрет с надписью: «Победителю-ученику от побежденного учителя».
Когда грянула война, стали наступать красные, Гаврила сам снарядил сына Петра. Купил ему доброго коня, отдал дедовское седло с уздечкой и велел служить царю, как служили его деды и прадеды, и не срамить тихий Дон.
Через месяц после проводов Петра в станицу пришли красные. На фронте сын заслуживал урядницкие погоны, а в Филипповке отец вынашивал «ненависть стариковскую, глухую» к проклятым красным. Назло им носил на груди царские медали, пока председатель Совета станицы снять не велел.
Была обида горькая, как полынь в цвету. Ордена снял, но обида росла в душе, лопушилась, со злобой родниться начала.
Когда Пётр пропал, хозяйство в упадок пришло. Лошадей разобрали — сначала белые, потом красные, а последнюю неказистую лошадёнку махновцы увели. Дворовые постройки рушились, в них хозяйничали мыши. Руки у Гаврилы на работу не поднимались — не для кого было работать. Только весной не выдерживал старик, запрягал быков, шёл пахать и сеять пшеницу.
Продолжение текста после рекламы
Приходили соседи с фронта, но о Петре никто из них не слышал. Однако и Гаврила, и его старуха-жена ждали сына, надеялись. Сшили ему полушубок, сапоги приготовили, папаху на гвоздь повесили, как будто сын вышел ненадолго и скоро вернётся.
Однажды Гаврила увидел, как жена оплакивает Петра, обняв ненадёванную им папаху. Налетел, с ног старуху сбил, папаху отобрал. С тех пор «левый глаз у старухи стал дёргаться, и рот покривило».
время. Вернулся из Турции сосед, служивший с Петром в одном полку, и рассказал Гавриле, что сын его погиб в битве с красными.
Вскоре по станице слухи о продразвёрстке и о бандах, идущих с низовьев Дона. Но Гаврила в исполком не ходил и новостей не слыхал. Однажды к Гавриле явился председатель с тремя продотрядниками. Их начальник, молодой, высокий, белокурый, потребовал отдать излишки пшеницы, и старику пришлось подчиниться.
Не успел Гаврила выйти во двор, как налетела банда кубанцев. Началась перестрелка, и все продотрядники погибли. Когда всё стихло, Гаврила обнаружил, что белокурый начальник, оказавшийся мальчишкой лет девятнадцати, ещё дышит.
Четверо суток пролежал белокурый в Гавриловой хате, как мёртвый, только сердце билось. Потом у него начался жар. Выхаживали его старики три месяца, привязались и начали называть Петром. Очнувшись, белокурый назвался Николаем, но старики упорно называли его именем единственного сына.
Невыплаканная любовь ‹…› к Петру, покойному сыну, пожаром перекинулась вот на этого недвижного, смертью зацелованного, чьего-то чужого сына...
Когда весной Николай встал на ноги, старики отдали ему одежду, справленную для Петра. Раны его почти зажили, только сломанная правая рука так и не срослась.
Родом Николай был с Урала. Отца его по пьянке убили, когда мальчику семь лет исполнилось, а мать ушла с подрядчиком. Вырос Николай при чугунолитейном заводе, туда и работать пошёл. Он был коммунистом, и это чуждое слово уже не казалось Гавриле таким страшным.
Узнав, что Николай — сирота, старики предложили ему остаться и быть вместо сына. Он обещал лето в Филипповке прожить, а там видно будет. Гаврилу он называл отцом, и от этого теплело у старика на сердце.
Николай оказался работящим, наравне с Гаврилой хозяйство поднимал. Ближе к осени пришло Николю письмо с Урала — звали его родной завод поднимать. Несколько дней он думал, мучился, но остаться не смог, решил уехать, куда звала его кровь.
Гаврила подвёз его до поворота дороги, попрощался, зная, что Николай больше не вернётся. Скоро ветер закручивал пыль там, где неродной сын.