Я не читала ( Грозы) но я читала Вишнёвый сад так что только могу это. Думаю подойдёт.«Вишневый сад»… Невозможно найти человека, который не знал бы этой пьесы Антона Павловича Чехова. Есть что-то удивительно трогательное в самом звучании этих слов — «вишневый сад». Это лебединая песня писателя, последнее «прости» миру, который мог бы быть человечнее, милосерднее, красивее. «Комедия в четырех действиях». Вспоминаются разговоры на уроке о том, что Чехов настойчиво рекомендовал ставить «Вишневый сад» именно как лирическую комедию. Ну что ж, попробуем увидеть в чеховской пьесе комедию, не забывая, однако же, о лиризме, неотъемлемом качестве Чехова-художника. «Уже май, цветут вишневые деревья», мы в имении, «прекрасней которого нет на свете». Сад «весь белый». Картина потрясающая! И чудится, что ангелы небесные никогда не покинут этот райский уголок. Разве возможны в этом божественном месте страдания людские? Здесь самый черствый, бездушный человек должен стать поэтом, преисполниться самых возвышенных чувств. Впрочем, не будем торопиться с выводами. Посмотрим на эту картину внимательнее. Чехов, проникновенный лирик, дает нам возможность взглянуть на сад со стороны, да еще на фоне заходящего солнца. И что же мы видим? «Старая, покривившаяся, давно заброшенная часовенка… большие камни, когда-то бывшие… могильными плитами…» Что-то ущербное есть в этом пейзаже. И, конечно же, «ряд телефонных столбов» и видный сквозь ветки «большой город» вряд ли могут оживить его. На этом фоне – комедия? Возможно ли?
Первые страницы пьесы наполнены тревогой ожидания. Ждут хозяйку имения, Любовь Андреевну Раневскую, возвращающуюся из Парижа. И причину приезда едва ли можно назвать веселой: из-за отсутствия средств с молотка продается имение. То самое имение, в котором ее детство, где «счастье просыпалось» с ней каждое утро, где «длинная аллея» блестит в лунной ночи! Каждый предмет здесь необычайно дорог ей. Она не может без слез видеть детскую. И «столик» и «шкафчик» приводят ее в умиление. Нет, попытка поцеловать шкаф еще не делает пьесу комедией. И даже напыщенные фразы типа «дорогой, многоуважаемый шкаф…» не основание для подобного утверждения. Что же тогда? «Белая жилетка и желтые башмаки» Лопахина? Или книга в его руке, в которой он «ничего не понял»? Или то, что муж Раневской «умер от шампанского»? А может, Гаев, обожающий только «бильярд и леденцы», по-настоящему смешон? А Елиходов, «развитой человек», как он сам себя характеризует, читающий «разные замечательные книги», страдающий от невозможности дать ответ на почти гамлетовский вопрос: жить ему или застрелиться, — разве не смешон? А Дуняша, «нежная», «такая деликатная», что аж дух захватывает?
Верностью исторической эпохе и правдивостью в изображении характеров отличаются и второстепенные действующие лица.
Белинский отметил, что уже в первой сцене трагедии "и исторически и поэтически верно обрисован характер Шуйского". Это глава боярской группы, потомок удельных князей "Рюриковной крови". Он сам не прочь занять престол московских царей, освободившийся после смерти царя Фёдора. Но Шуйский отлично понимает, что без народа достичь своей цели он не может, и поэтому предлагает Воротынскому "народ искусно волновать". Но когда Борис избран, Шуйский превращается в "лукавого царедворца". Борису он выражает свою преданность, но полностью разделяет мятежные стремления Афанасия Пушкина. Шуйский — типичный придворный, "уклончивый, но смелый и лукавый".
В трагедии выведены и другие бояре: робкий и простоватый Воротынский; подлинный выразитель боярских взглядов Афанасий Пушкин; перешедший на сторону Самозванца Гаврила Пушкин, предок поэта, Голицын, Масальский и другие.
Эти образы в трагедии Пушкину были необходимы, чтобы показать отношения царя и бояр, правящего класса и народа.
Перенося действо трагедии в Польшу, Пушкин изображает и феодальную польскую аристократию: Мнишка, Вишневецкого и других. Большое внимательность уделено Марине Манишек. "Мраморная нимфа", холодная красавица, Марина честолюбива, высокомерна, хитра. Не чувство любви, а охота стать московской царицей руководит ею, когда она даёт согласие стать женой Самозванца.
Пушкин показывает, что настоящая причина гибели Бориса содержится в тех силах, которые восстали против него. Здесь первое и основное место принадлежит народу. Народ и является главным героем трагедии Пушкина. Народу в композиции трагедии отведено центральное место: народ появляется в самом начале трагедии, он же и завершает её, уже после смерти Бориса и до вступления в Москву Самозванца; последний после сцены в лесу дальше в трагедии уже не появляется. Не отдельные герои (Борис и Самозванец), а как раз парод завершает трагедию.
Народ творец истории, подлинная основа государства. Без поддержки народа бессильны и цари, и бояре. Народ поддержал избрание Бориса на престол, а когда отвернулся от него, Борис погиб. Народ обеспечил победу и Самозванцу. Мощь народа безгранична.
В народе живёт неистребимое стремление к свободе, к борьбе с тиранией. Народ—это мятежная стихия, постоянно склонная к восстанию против своих угнетателей. Афанасий Пушкин убеждённо заявляет Шуйскому: "Попробуй Самозванец им посулить старинный Юрьев день, так и пойдёт потеха". Умный Басманов говорит Борису: "Всегда народ к смятенью тайно склонен".
Сила народа — в присущей ему высокой нравственной чистоте, в отвращении к преступлениям. Он не может простить Борису убийства младенца. Народ не может простить и Самозванцу гибели вдовы и сына Годунова. Так народ выступает как угрожающий судья беззаконий и преступлений царской власти.
Пушкин на материале истории XVII века даёт ответ на важнейшие вопросы своей современности. Приближалось восстание декабристов; их слабость была в том, что они действовали в отрыве от широких народных масс.
Превосходя современных ему историков и писателей гениальным чутьём великого поэта, приближаясь к нашему пониманию роли народа в истории, Пушкин показывает и огромную силу народа, и исторически обусловленную слабость его в то пора — в начале XVII века. Свергнуть тиранов народ может, но обеспечить себе благо и свободу, употребить в народных интересах своей победой он не в состоянии. Причина этого — темнота, политическая несознательность народной массы. .Пользуясь этой темнотой народа, политику творят цари и бояре, а не народ; плоды народной победы они присваивают себе. Пушкин отчётливо это показывает и в первых сценах трагедии ("Красная площадь", "Девичье поле"), и в заключительной сцене.
Народ в трагедии показан в движении, в развитии. Сцена на Красной площади, где в первый раз появляется народ, говорит о некоторой растерянности народной массы, оказавшейся без царя:
О боже мой, кто будет нами править?
О горесть нам!
В следующей сцене — на Девичьем поле — народ умоляет Бориса стать царём. Но это делается по указке бояр: "То ведают бояре". Реплики же, которыми обмениваются собравшиеся в этом месте, говорят о том, что, по существу, значительная часть народа совершенно равнодушна к избранию царя. Для неё это просто любопытное представление.
В конце трагедии народ уже не таков: он сам принимает деятельное участие в событиях, не скрывая своей ненависти к царской семье.
Первые страницы пьесы наполнены тревогой ожидания. Ждут хозяйку имения, Любовь Андреевну Раневскую, возвращающуюся из Парижа. И причину приезда едва ли можно назвать веселой: из-за отсутствия средств с молотка продается имение. То самое имение, в котором ее детство, где «счастье просыпалось» с ней каждое утро, где «длинная аллея» блестит в лунной ночи! Каждый предмет здесь необычайно дорог ей. Она не может без слез видеть детскую. И «столик» и «шкафчик» приводят ее в умиление. Нет, попытка поцеловать шкаф еще не делает пьесу комедией. И даже напыщенные фразы типа «дорогой, многоуважаемый шкаф…» не основание для подобного утверждения. Что же тогда? «Белая жилетка и желтые башмаки» Лопахина? Или книга в его руке, в которой он «ничего не понял»? Или то, что муж Раневской «умер от шампанского»? А может, Гаев, обожающий только «бильярд и леденцы», по-настоящему смешон? А Елиходов, «развитой человек», как он сам себя характеризует, читающий «разные замечательные книги», страдающий от невозможности дать ответ на почти гамлетовский вопрос: жить ему или застрелиться, — разве не смешон? А Дуняша, «нежная», «такая деликатная», что аж дух захватывает?