Перчатка Лермонтова (1829), представляет вольный перевод Шиллера "Handschuh", также как и перевод Жуковского. Герои Жуковского кажутся нам старше лермонтовских. Красавица у Жуковского лицемерна и холодна и воспринимает поступок рыцаря как должное, а рыцарь выдержан и полон чувства собственного достоинства; лермонтовская же дама — легкомысленная кокетка, сердце которой, однако, воспламеняется любовью от поступка рыцаря, а сам он — юный и порывистый. В финале рыцарь Жуковского действует внешне спокойно, приняв обдуманное решение и ничем не выдавая волнения страстей. Он бросает перчатку в лицо красавице, «холодно приняв привет ее очей» , А герой Лермонтова охвачен порывом отчаяния, просто-напросто обижен поведением своей дамы, «досады жестокой пылая в огне» . Видна значительная отдаленность и того и другого перевода от шиллеровского текста. «Содержательно» к Шиллеру оказывается ближе Жуковский, а «музыкально» — Лермонтов. У Жуковского четыре шиллеровские сцены, рисующие выход зверей, сливаются в одну. Отсюда несколько снижается впечатление от выхода зверей, который показывает опасность стоящей перед рыцарем задачи; снижается «кинематографичность» сцены, ее «картинность» . У Лермонтова сцена выхода зверей вообще значительно сокращается, уменьшается их количество. Акцент в переносится на диалог рыцаря и дамы. Зато падение перчатки выделяется в отдельную картину («кадр») , опять же подчеркивая важнейший для Лермонтова конфликт. У Шиллера образ опасности выражен и за счет композиции (развертывание картин) и за счет лексики; Лермонтов создает напряжение лексикой — эпитетами, характеризующими зверей; Жуковский более эпичен, сдержан, чем Лермонтов и Шиллер. У Шиллера эпическое (повествовательное) и лирическое (субъективно-личностное, эмоциональное) начала находятся в относительном равновесии, Жуковский же усиливает повествовательное начало. Лермонтова больше похожа на лирическое стихотворение, а ее герой — на самого поэта. У Жуковского отношения между героями более близкие («ты» , «мой рыцарь верный») , но дама лицемерна, холодна, а в конце лишь приветлива; у Лермонтова же дама откровенно испытывает своего поклонника (одного из многих) и после поступка рыцаря полна любви. В этом Лермонтов ближе к оригиналу. Рыцарь же у Лермонтова более юный, горячий, порывистый, чем у Жуковского и у Шиллера. Фраза «Благодарности вашей не надобно мне» звучит более «обиженно» и «скандально» , чем «Не требую награды» . Именно поэтому Лермонтов должен добавить: «И гордую тотчас покинул» , а у Жуковского рыцарь произнес такие слова и с такой силой и достоинством, после которых уже нечего добавить. Шиллеровский герой в этом случае более «нейтрален» . Особенно показателен момент, когда переводчики добавляют отсутствующие у Шиллера характеристики состояния вернувшегося с арены рыцаря: у Жуковского он холоден, а у Лермонтова — пылает в огне досады. Шиллеровского рыцаря мы встречаем в переводе Жуковского, а шиллеровскую даму — в переводе Лермонтова. А вот дама Жуковского и рыцарь Лермонтова — «свои» , не такие, как в оригинале. Жуковский пишет скорее о поступке рыцаря, а Лермонтов — о поступке дамы. Лермонтов пишет скорее лирическое стихотворение, поэтому его рыцарь — он сам, и поэт не дает ему имени. Жуковский низводит с пьедестала того, кто приказывает, потому что честь, достоинство и разум человека определяются и тем, перед каким выбором он ставит других людей. Поэтому перчатка, летящая в лицо — это достойный ответ не только героя , но и самого Жуковского людям, не понимающим, что есть честь.
Есть такие личности, которым история отводит особую роль. Личностью такого масштаба является Арина Родионовна Яковлева, няня великого поэта России, Александра Пушкина.
Судьба позаботилась о том, чтобы на пути Александра Сергеевича появился именно такой человек. Арина Родионовна дарила поэту свою любовь, была для него другом, няней, педагогом. Сколько Родионовна знала пословиц, присловий, поговорок… А в мире русской народной сказки она просто была «своей». А как умела передать то, что знала! Именно эта простая русская женщина ввела Александра Пушкина в мир народной поэзии, в общество сказочных героев.
Отношения между няней Родионовной и её воспитанником, были душевно-тёплыми. Старушка могла поворчать, быть притворно-строгой, но Александр знал об её безграничной любви к нему. Баюкая его в младенческие годы, утешая в трудный период северной ссылки, Арина Родионовна душой всегда была с ним.
Няня усаживалась к столу со своими вечными чулками или с прялкой и под бойко бегающее в её руках веретено сказывала свои сказки – певуче, просто. Любил их слушать Пушкин в детстве и в годы одинокой жизни в Михайловском. Многие из этих сказок поэт изложил в простых, прекрасных стихах. Кто не зачитывается и теперь его сказками: «О рыбаке и рыбке», «О царе Салтане», «О Балде» и другими?!.
Много позже, став уже знаменитым, Пушкин сделает вывод о том, что знакомство со старинными песнями, былинами, сказками необходимо для совершенного знания основ русского языка.
О любви к своей няне, к её сказкам и песням, великий поэт писал своему брату, Льву. Он поведывал ему о жизни, о пребывании в Михайловском, о сказках своей няни.
Свои сказки Пушкин начал писать позже, их замысел он долго носил в себе, должно было пройти время, чтобы сказочные сочинения увидели свет.
Находясь в разлуке с поэтом, няня писала ему письма, полные любви и ожидания. Одно из писем, полученное Пушкиным в 1827 году, вызвало в нём, в минуту его творчества, появление трогательных строк, известных всем: «Подруга дней моих суровых…».
Старенькая «мамушка» Пушкина, как называл иногда свою няню Александр Сергеевич, с лёгкой руки поэта навсегда вошла в русскую литературу, став «хрестоматийным образом». Ей посвящено немало стихов.
Няня Родионовна, в смирении и простоте незлобивой души, сделала большое дело для любимца своего Саши: оберегая его в детстве, разделяя с ним годы его тоскливого одиночества, — она дала свежие, жизненные мотивы для его творчества.
Любимая няня Пушкина умерла, когда ей было семьдесят лет, в доме родной сестры Александра Сергеевича, Ольги.
